Асканио
Шрифт:
И д'Орбек хотел поддержать Коломбу, но она выпрямилась, отступила на шаг, словно боясь прикоснуться к нему, как к змее, собрала все силы и промолвила, запинаясь:
– Простите, сударь… Простите, батюшка… Это пустяки. Ведь я надеялась, думала…
– О чем это ты думала, на что надеялась? Ну, не мешкай, говори! – приказал прево, не сводя с дочери своих острых, злых глазок.
– Что вы позволите мне навсегда остаться с вами, батюшка, – отвечала Коломба. – Ведь со дня смерти матушки я одна забочусь о вас, люблю вас, и я думала…
– Замолчи, Коломба! – властно сказал прево. – Я не так стар и не нуждаюсь в уходе, а ты уже в том возрасте, когда нужно устраивать свою жизнь.
– Бог
Трудно сказать, какие чувства вызвали последние слова в сердце Коломбы, но на ее щечках вдруг вспыхнул румянец, и она ответила графу, несмотря на суровый, угрожающий взгляд прево:
– Я прошу батюшку, монсеньор, дозволить мне подумать о вашем предложении.
– Это еще что такое?! – с яростью закричал д'Эстурвиль. – Ни часа, ни минуты! Отныне ты невеста графа, запомни это хорошенько! Вы поженились бы нынче же вечером, если бы через час он не уезжал в свое Нормандское графство. Ты же знаешь, что моя воля – это приказ. Не рассуждать!.. Идем, д'Орбек, оставим жеманницу. Итак, отныне она твоя, друг мой, и ты объявишь ее своей невестой когда захочешь!.. Пойдем-ка осмотрим ваше будущее жилище!
Д'Орбек медлил, собираясь еще что-то сказать Коломбе, но прево взял его под руку и с недовольным ворчанием увлек за собой; поэтому графу пришлось удовольствоваться лишь поклоном, и, злобно усмехнувшись, он вышел вместе с мессером Робером.
Не успели они выйти, как с противоположной стороны в покой вбежала госпожа Перрина. Она слышала раздраженный голос прево и поспешила прийти, догадываясь, что отец, как всегда, грубо обошелся с Коломбой. Дуэнья появилась вовремя и успела поддержать Коломбу, которая чуть не упала.
– О господи, господи! – воскликнула бедная девушка, закрывая глаза руками, словно боясь снова увидеть отвратительную физиономию д'Орбека, хотя его уже не было в комнате. – Господи, значит, все кончено! Прощайте, дивные мечты! Прощайте, сладостные надежды! Все пропало, погибло, и мне остается лишь одно – умереть!
Нечего и говорить, что эти слова, слабость и бледность Коломбы испугали госпожу Перрину, а испуг подстрекнул любопытство. Коломбе же хотелось облегчить душу, и она поведала достойной воспитательнице, заливаясь такими горючими слезами, каких еще никогда не проливала, обо всем, что произошло между отцом, графом д'Орбеком и ею.
Госпожа Перрина согласилась, что жених не молод и не пригож, но она считала, что нет больше беды, чем остаться в девицах, поэтому стала доказывать Коломбе, что куда лучше выйти замуж за безобразного, зато богатого старика вельможу, чем быть старой девой. Все эти разглагольствования дуэньи до глубины души возмутили Коломбу, и она вернулась к себе в комнату, оставив в одиночестве госпожу Перрину, которая наделена была весьма живым воображением и уже мечтала о том, как из воспитательницы мадемуазель Коломбы она возвысится до звания дамы-компаньонки графини д'Орбек.
А в это время прево и граф осматривали Большой Нельский замок, как осматривали его часом раньше госпожа Перрина и Асканио.
Было бы забавно, если бы у стен, кроме ушей, которые, как говорят, у них есть, были бы еще глаза и язык и если бы они рассказывали всем проходящим о том, что видели и слышали об ушедших.
Но стены молча смотрели на прево и казнохранителя, быть может смеясь на свой, стенной лад; поэтому заговорил уже известный нам хранитель королевской казны.
– Право же, –
Поговорив о невесте, он завел речь о будущих владениях, притом говорил и о девушке и о приданом одинаковым тоном.
– Вот он, старинный Нельский замок! – воскликнул казнохранитель. – Покои отменные, благодарствую. Здесь нам будет чудесно – жене, мне и королевским сокровищам. Вот тут будут наши покои, вон там я буду держать казну, а тут – челядь. Однако ж все здесь изрядно пообветшало, но, потратившись на починку – причем мы уговорим расплатиться за все его величество, – мы тут заживем отлично. Кстати, д'Эстурвиль, а ты твердо уверен, что это имение сохранится за тобой? Ты должен сделать так, чтобы тебя ввели в права владения. Насколько мне помнится, король не жаловал тебя дарственной.
– Замка он мне не даровал, что верно, то верно! – с хохотом подтвердил прево. – Зато он позволил мне взять его, а это почти одно и то же.
– Ну, а если кто-нибудь сыграет с тобой злую шутку, добившись дарственной на замок?
– Э, да сумасброду будет оказан плохой прием, ручаюсь, пусть только попробует предъявить свои права! Вы с госпожой д'Этамп поддержите меня, и я заставлю молодчика раскаяться в его притязаниях. Да что ты, я совершенно спокоен: Нельский замок принадлежит мне, и это так же верно, дружище, как то, что моя дочка Коломба – твоя невеста. Отправляйся же с богом да возвращайся поскорее.
Когда прево произносил эти слова, в истинности которых ни он сам, ни его собеседник не имели причин сомневаться, в воротах, ведущих из четырехугольного двора в сады Большого Нельского замка, появилось третье действующее лицо в сопровождении садовника Рембо. То был виконт де Мармань.
Виконт тоже слыл претендентом на руку Коломбы, но претендентом-неудачником. У этого повесы были рыжеватые волосы, бело-розовое лицо; он был самодоволен, дерзок, болтлив и кичился тем, что занимает должность королевского секретаря; благодаря этой должности он и имел свободный доступ к его величеству вместе с борзыми, попугаями и обезьянами. Вот почему прево не ввели в обман ни кажущаяся благосклонность, ни мнимое дружелюбие его величества по отношению к де Марманю – ведь этой благосклонностью и дружелюбием он был обязан, по слухам, лишь тому, что брался за всякие поручения, даже и не особенно нравственные. Кроме того, виконт де Мармань уже давненько прокутил свои владения, и все его достояние зависело от щедрот Франциска I. А ведь щедроты эти в любую минуту могли иссякнуть, и мессер Робер д'Эстурвиль был не так легковерен, чтобы в таких важных случаях полагаться на прихоти короля, обладавшего весьма капризным характером. Он осторожно отклонил предложение виконта де Марманя, сказав ему по секрету, что дочь уже давным-давно помолвлена с другим. Благодаря этому признанию, объясняющему причину отказа, виконт де Мармань и мессер Робер с виду остались закадычными друзьями, хотя с того дня виконт возненавидел прево, а прево стал остерегаться виконта. Ведь, несмотря на приветливость и милые улыбки, виконт не мог утаить злобу от человека, для которого были открытой книгой темные дворцовые тайны и потемки чужих душ. Всякий раз, когда появлялся виконт, такой приветливый и предупредительный, прево готовился услышать дурные вести, которые де Мармань обычно сообщал ему со слезами на глазах, с напускным, деланным сочувствием, растравляя его рану.