Аслан и Людмила
Шрифт:
Красная борода съехала в сторону, черная бровь размазалась. Людмила сорвала с себя платок и рассыпала свои золотые волосы над запрокинутым в небо лицом Борского.
— Я люблю тебя, — сказал бутафорский чеченец, — как никто никого не любил на этой земле. Я словно весь мир вижу теперь через золото твоих волос. Мне теперь без тебя никак нельзя, я умру без тебя. Без тебя нет ничего — ни стихов, ни России. Согласна ли ты стать моей женой?
Людмила потянулась к его уху, чтобы шепнуть «да», но в рот ей полезла мерзкая крашенная борода…
2003 год. Московское море
Первое, что она почувствовала — пальцы, вцепившиеся в землю. И неровную твердь этой земли под собой, под всем своим телом. Это ощущение было потрясающим. Чего можно бояться на земле, когда тебе есть на что опереться?
А второе — блаженное ощущение тепла. Щеку пригревало поднявшееся уже довольно высоко солнце. Оно светило через какую-то тусклую дымку. Но это мягкое тепло было самым лучшим ощущением, какое Миле когда-либо приходилось испытывать.
«Я — живу, — мысленно проговорила она. — Как славно…» И она опять закрыла глаза. Ей не хотелось шевелиться. Всем своим существом она прониклась этой мыслью — жива! Это был приятный сюрприз.
Господи! Спасибо тебе! Прости меня, Господи, грешную рабу твою Людмилу. Я все поняла. Ты — есть.
Она все-таки собралась с силами и приподняла голову. С трудом стряхнула со щеки прилипшие сосновые иголки. Рядом на прибрежном песке лицом вниз лежал человек в джинсах и грязной рубашке. Песок в его черных волосах казался сединой.
— Эй! — позвала Мила.
Но никакой реакции не последовало.
Она встала на четвереньки и подползла поближе. Хотела потрясти за плечо. Но в самый последний момент отдернула руку.
На песке под рубашкой растекалось широкое кровавое пятно.
Мертвый?
Что произошло? И почему тогда жива я? А может быть?.. Она в отчаянии огляделась вокруг. Довольно густой лес, кустарник.
Тишина. Никого.
Беспечно поет какая-то птица. Как в детстве на даче. Чиу-чиу-чиу-чи-лю. Чиу-чиу-чиу-чи-лю.
Совсем нет ветра. И полная беспечности тишина.
Она на минуту замерла, прислушиваясь к тому, как бешено заколотилось сердце. Может быть, там, в лесу, кто-то есть и сейчас смотрит на меня. Я этого не выдержу. Бежать куда глаза глядят.
Так. Спокойно. Без паники. Паники и так уже было предостаточно.
Можно, конечно, сейчас встать и побежать, не оглядываясь, бегом вдоль берега. Рано или поздно прибежишь туда, откуда отчалила.
Только вот я другого боюсь. Я боюсь узнать, жив он или мертв. Тот, кому я обязана жизнью. И как это узнать наверняка?
А если он мертв …
У нее тут же пробежал по телу ток и растаял в кончиках пальцев.
Он лежал к ней затылком. И лица его она не видела.
Она посидела еще на коленях. Закрыла лицо руками, собираясь с духом. Потом резко отняла их, выдохнула и решилась. Стоя на коленях и опираясь на руки, медленно вытянула шею, заглядывая в лицо лежащего рядом человека.
Бледное до синевы. Впрочем, пробивающаяся на щеках черная щетина могла сделать синим даже здоровяка. Это еще не показатель.
Он явно был не русским. Каким-то южным. Темные густые брови, сомкнутые ресницы и профиль, словно состоящий из одних четких геометрических линий. Прямая, угол, прямая, угол. Как будто кто-то на спор нарисовал человека с помощью карандаша и угольника.
Она на секунду прикрыла глаза, борясь со своими страхами. Потом осторожно протянула руку и потрогала его лоб.
Прохладный.
Но не холодный. Не такой, какой был у дедушки, когда она целовала его в гробу.
Как-то можно это узнать точнее. Надо послушать сердце. Но он лежал на животе. А переворачивать его она боялась.
Осторожно приложила ухо к его спине. Ничего не слышно. Дышит или нет?
Почему у него кровь? На что-то упал? На камень или корягу?
Мила потянулась к его руке, чтобы найти пульс. Пульса не было. Она попыталась потренироваться на себе. Но и у нее было глухо. Это внушало некоторые надежды на сомнительность диагноза, который она уже была готова ему поставить.
Она опять взяла его руку за запястье и стала, как скрипач струну, сжимать и прислушиваться. Вот свое сердце она слышало прекрасно, причем в горле. Потом вспомнила, что на шейпинге их учили слушать свой пульс именно на шее. И осмелев, она стала пробираться пальцами ему под подборе док.
— Да живой, я. Живой. Хватит уже. Сколько можно! — простонал он, отворачивая лицо в другую сторону.
Мила отдернула руку, словно обожглась. Перевела дух. Как она испугалась! Глядя в его темное лицо с прикрытыми веками, которое теперь было обращено в ее сторону, она лихорадочно думала, что же делать дальше.
— Что с вами? Вы поранились? Тут у вас кровь… Надо посмотреть. Давайте. Перевернитесь.
И она чуть тронула его за плечо. Но, вместо ответа, он молча покачал головой и дернул плечом.
— Вы не волнуйтесь, наверное, нас скоро найдут. Надо только чуть-чуть потерпеть. Там же были еще какие-то пароходы. Не досчитаются и найдут.
Она оглянулась назад, на воду. Поборола приступ кошмарного отвращения к ней. И подумала, что помощь, действительно, скорее всего, надо ждать с воды. Ведь там же столько народу было. Начнут проверять и поймут, в конце концов, кого нет. И будут искать по берегам. Логично.
Незнакомец тоже поднял голову. На лице его отразилось беспокойство. Он попытался опереться на руки, с трудом перевернулся на бок и, зажмурив глаза и стиснув зубы, рывком перевалился на спину.