Астарта (Господин де Фокас)Роман
Шрифт:
Русская и сицилийка прибыли почти одновременно. Княгиня Сейриман-Фрилез вошла, спустя несколько секунд, в сопровождении мужчины — графа де Мюзарета.
Эти двое тоже были похожи между собой — оба стройные и тонкие, с резко очерченными силуэтами, словно пара изящных левреток; но, при ближайшем рассмотрении, женщина казалась более мускулистой и черты ее профиля выражали твердую волю. О! настойчивость, выраженная в ее удлиненном подбородке и линиях лба, выступающего из-под бледного золота волос, твердый взгляд серо-стальных зрачков, упорство во всей ее фигуре, облеченной в узкий футляр жемчужного шелка!
Мужчина, с маленькой головкой хищной птицы, с волнистыми и густыми волосами, несмотря на все свое изящество, казался манерным, а элегантность его — деланной. Нежная, но очень потасканная кожа, множество мелких морщинок на висках и вокруг тонких губ, делали его похожим на портрет Порбюса: от прозрачности его сухощавых и растопыренных ушей выдавалась их вислоухость, а на тонкой и неподвижной шее бросалась в глаза морщинистая родинка — примета рода Валуа; в нем поражала породистость, в этом графе де Мюзарете! Среди этих трех женщин, он имел вид музейного портрета, иллюстрирующего текст трех плохих книг, и как бы ни было деланно его высокомерие, четыре века родовитой знати, без примесей и ослаблений, подчеркивали рядом с ним их княжеский космополитизм.
Теперь их группа окружила актрису. Ей говорили комплименты; женщины, — с жестким блеском в устремленных на нее взглядах, еле сдерживаясь от душившего их смеха, все три странно побледнели; а Мюзарет, весь изогнувшись, элегантный и развязный, выражал свой восторг, восхищение дилетанта, свободное от всякого желания…
«Посмотрите-ка на этих чертовок, — издевался Эталь. — Как они все трутся о молодость Мод Уайт, как раздевают ее взглядами! Посмотрите на острые взгляды Американки. Словно кинжалы, вонзаются они в декольте ирландки; уже давно красавица была бы раздета, если бы эти взгляды имели лезвия из стали. И как они вонзаются в обеих соперниц! О! молодое тело привлекает их; они явились только ради нее.
Что касается милого графа — это высшее равнодушие; он говорит комплименты актрисе, все эти великолепные восхваления, только для того, чтобы наградить Мод несколькими экземплярами своих стихотворений; завтра же он пошлет ей десять томов с посвящениями, и „Крылатые крысы“ графа Эмери де Мюзарета обретут еще одну музу: надо же заботиться о славе. Заметьте, какая тонкая дипломатия разлита во всех чертах этого тонкого профиля; он выдрессирован, как кардинал. Он почуял в Мод Уайт хорошее орудие рекламы и явился только для того, чтобы пристегнуть ее к своей славе. Ведь он воспевает самого себя между строк комплиментов, которые говорит ей — флиртует сам с собой. Это настоящий Нарцисс чернильницы… Ну! вот этот сейчас расстроит его игру».
В это время вошел неслышными шагами необыкновенно красивый молодой человек. Изящный, воздушный, с васильковыми глазами и белокурыми ресницами на прозрачно-белом лице, с такими нежно-розовыми щеками, что можно было подумать, что они нарумянены, с тонкими и шелковистыми волосами, похожими на дикий овес. Изящный и нежный, словно саксонский фарфор! Он направлялся к группе дам, в восторге окруживших Мод: маркиза Майдорф представила его. Граф де Мюзарет, слегка содрогнувшийся весь при появлении нового гостя, едва посторонился, чтобы дать ему место; и продолжал осаждать актрису, афишируя свою невежливость по отношению к новому поклоннику.
«Забавна эта встреча! — зубоскалил Эталь, — ведь это Мюзарет изобрел его два года тому назад, а теперь они уже не переносят друг друга. Оказалось, что у музыканта больше таланта, чем у поэта, и мелодии Делабара больше нравились, чем стихи, которым они аккомпанировали. Милый граф придумал пустить в ход композитора, чтобы обеспечить успех своим стихам, но он не предвидел, что музыка будет иметь больше успеха, чем его вирши. Он его отставил за неблагодарность: Нарцисс называет неблагодарностью — успех других, но мальчик оказался с головой, со смекалкой, даже интриганом. Ученик делает честь своему учителю, он сядет ему на голову; возьмет красотой и молодостью: невозможно быть красивее.
Посмотрите, мегеры уже впились в него взглядами. Он кружит головы, словно переодетая девочка, и сама Мод удостоила его томным взглядом своих зеленых глаз. Она уже не слушает милого графа: малыш побил рекорд. Он тоже приходит за тем, чтобы пристроить свою музыку — как граф стихи; оба рассчитывают на Мод, чтобы она прославляла их в Лондоне и в Париже. Этой зимой — Уайт будет ли говорить стихи одного или декламировать под музыку другого?.. Конфликт. Было бы забавно, если бы их интересы сошлись, и они помирились бы после разрыва. Кто знает! Быть может — они уйдут вместе, помиренные Мод Уайт. Если Мюзарет найдет это для себя выгодным, он заглушит в себе зависть; это — сильный человек». И, со сдержанным смехом, напоминающим куриное кудахтанье: «Этот малыш Делабар сводит их всех с ума. Вот уже герцогиня Альторнейшир идет поздравлять Мод и приблизиться к нему, а вот и герр Шаппман и весь английский клан.
Они хотят понюхать поближе этот розовый бутон. Смотрите — настоящие лярвы! свежая кровь привлекает их и манит. В древности только таким образом удавалось вызвать тени. Помните этих голубей, зарезанных Улиссом в жертву божествам Стикса; а вот и индус присоединился, — индус со своим тюрбаном, вышитым золотом; но посмотрите, княгини вдруг оставили свои места… Как же — скомпрометировать себя с герцогиней, — бывшей танцовщицей, женщиной, которая продавалась за деньги, какой позор! Мессалины — но не Тайсы! Впрочем, Мессалины, — это слишком сильно сказано: вернее, жрицы доброй богини, — неправда ли? Ибо ни один мужчина не принимался на таинства Изиды».
Мод Уайт и ее брат теперь выслушивали комплименты господ во фраках, украшенных гардениями, и немца с опаловыми четками. Старая герцогиня, похожая на призрак с ее лакированным, как у куклы лицом, увлекла пианиста на диван; рухнувши всей массой своего дряблого тела, облеченного в лиловый шелк, она усадила его так близко к себе, что бриллианты стекали с ее груди, подобно сталактитам, и свешивались над лицом улыбающегося молодого человека; он слегка сопротивлялся, откидываясь назад; черные зрачки индуса сверкали позади них; во мраке, слегка прорезанном мерцанием свечей, казалось, шествовали призрачные рыцари в латах и разряженные дамы гобеленов.
«А Томас Веллком все не приходит, — ворчал Эталь, посматривая на часы. — Я и хотел вас познакомить главным образом с ним, — его бы стоило посмотреть… Остальные? — и он махнул рукой. — Княгиня Сейриман-Фрилез еще, пожалуй, самая интересная. Она — шельма со всеми своими проделками, этим браком и восьмьюдесятью тысячами франков, за которые она носит имя старого князя и прогуливает по всему свету свое распутство и свою независимость. Это настоящая пламенница! В развращенности же всех остальных столько снобизма и морфия!