Астральные битвы Второй Мировой
Шрифт:
— Буду, — ответил Дима и залпом выпил коньяк. Василий Павлович поднялся с дивана, который жалобно скрипнул, и подошел к окну
— Дима, — сказал он тихо, — что ты как маленький? Привыкнуть бы пора, третий год уже...
— Да все будет в порядке, Василий Павлович, — воскликнул Петр с наигранным весельем. Он улыбался во весь рот, но глаза его были холодные, колючие. Где-то в глубине проглядывала льдинка страха, которую Дмитрий раньше не замечал.
— Ну, стиль работы у него такой, — продолжал Петр, поднимаясь с дивана, — хорошо поработал, хорошо отдохнул. Ведь мы хорошо поработали?
— Отлично сработали, —
Он вытащил из кармана серебряный портсигар с позолотой — громоздкую аляповатую вещь, дорогую и некрасивую, как все игрушки. Василий Павлович извлек из этой драгоценной коробочки маленькую черную сигару — сигариллу и постучал ею о золоченую крышку портсигара.
— Ну, вот вы поговорите тут о том, что такое хорошо и что такое плохо, — сказал он, — а я пойду подымлю немного.
Василий Павлович рывком открыл ведущую на балкон дверь и прикрыл ее за собой.
Петр подхватил свою рюмку, налил себе коньяку и подошел вплотную к Дмитрию.
— Слушай, — сказал он громким шепотом, — ты погоди пока с отдыхом, а? Завтра делаем одно дельце и гуляй себе...
— Хватит, — сказал Дима, — отстань. Я себя такой сволочью чувствую...
Внутри было гадко. То ли коньяк плохо лег на «Очаковское», то ли рыба была несвежей...
— Послушай, — снова зашептал Петр, буквально впиваясь взглядом в Проводника, — я знаю, плохо тебе, плохо. Отдохнуть надо значит. Но тут дельце-то плевое. Попугать надо пару фраеров, что бабло зажали. Просто пугнуть, ничего такого серьезного!
Дмитрий не ответил. Он стоял, опустив голову, крутил в руках рюмку и рассматривал пустую тарелку из-под рыбы. Его немного мутило.
Петр выпил коньяк и тоже покосился на опустевшую тарелку. Рыбы больше не было. Тогда Петр вопросительно посмотрел на Диму, который все молчал. Петр знал, что сейчас ему тяжело, — на Проводника накатил тяжелейший депрессняк. И ближайший месяц Дмитрий будет накачиваться спиртным, стараясь забыть последние ощущения от смерти своего «клиента». Он каждый раз тяжело переживал очередной «заказ», а Петр ходил за ним по пятам и всячески поддерживал. Такая работа была у Петра — следить за состоянием Проводника.
— Дим, — наконец сказал он, — слушай, завтра ведь только картинку покажи — и все. Ну ведь это тебе раз плюнуть, десять минут и дело в шляпе. Десять минут, и после этого тебя месяц никто не тронет. И деньги будут. Хочешь, сделаем тебе путевку куда-нибудь, на месяцок, а? На Канары там какие-нибудь, на Сейшелы? Десять минут, одна картиночка, и ты в отпуске. Ну Дим, чего скажешь?
Проводник мрачно смотрел в пустую тарелку. Десять минут? Одна картинка? Вроде все просто. Дмитрию вспомнился вчерашний милиционер. Ведь то же самое сделал, походя, пять минут картинка, и ведь запросто так. А тут за такую ерунду и деньги и на Канары. Хотя, какие, к черту, Канары! Закрыться на месяц в квартире и упиться до зеленых чертей, чтобы не видеть эти мерзкие рожи, не вспоминать о том, что идешь на коротком поводке...
Дима кинул взгляд на балкон. Василий Павлович Серпиков, весьма упитанный мужчина с отвратительной внешностью. Шеф частного охранного агентства, ворочающий большими деньгами и делами.
Еще его называли Серп. Правда, называли редко и далеко не все. Большой человек. Его хозяин.
Дима сжал зубы. Связался с деньгами, связался с делами — плати. Работай,
— Хорошо, — бросил он коротко и зло.
— Отлично, — Петр снова расплылся в улыбке, но его глаза по-прежнему выдавали страх, — все будет путем! И деньжат будет столько же, как за вчера!
Дима бросил рюмку на диван и шагнул к двери, но Петр ухватил его за рукав и кивнул в сторону балкона. Улыбка исчезла с его лица, он укоризненно покачал головой.
— Василий Палыч! — крикнул Дмитрий, — у нас все хорошо, до свидания!
Шеф обернулся и небрежно кивнул головой, снова отвернулся, затягиваясь своей сигарой.
Дима резко повернулся, выдернув руку из пальцев Петра, и распахнул дверь.
— Дим, я к тебе вечером заеду, — сказал ему в спину Петр, — ты только не пей, ладно?
Дмитрий не ответил. Он шагнул в коридор, протиснулся мимо охранника, статуей застывшего в прихожей, и вышел на площадку, хлопнув дверью.
Петр посмотрел на закрывшуюся дверь, щелкнул пальцами.
— Во зараза, — протянул он, — ведь доиграется.
Потом он повернулся, взял со столика бутылку, подхватил рюмку Шефа и заспешил к балкону, на ходу прикидывая, как бы выпросить премиальные на завтра. Очень хотелось новый джип.
В машине было душно. Хотя вечернее солнце было не таким горячим, как полуденное, но машину оно прогревало — будь здоров. Дмитрий открыл окно, и в салон потекли звуки улицы — шум машин, топот бесчисленных ног, обрывки разговоров. Но вместе с шумом в машину скользнула и гарь от проехавшего мимо «КамАЗа», и Дмитрий поспешно закрыл окно. Он уже в сотый раз за сегодняшний вечер пожалел, что не поставил кондиционер в своей «девятке».
Он достал из пачки предпоследнюю сигарету и принялся задумчиво мять ее пальцами. Курить не очень-то и хотелось, но время тянулось жутко медленно, и заняться было нечем. Сигарета мягко шуршала под пальцами, Дмитрий не спешил прикуривать — к духоте в салоне добавился еще и резкий запах дизельного перегара. Во рту стало горько, на языке появился противный масляный вкус, и курить расхотелось совсем.
Проводник с раздражением бросил сигарету на пассажирское сиденье и, прибавив звук магнитолы, откинулся на спинку. Его не покидало странное чувство раздражения и обиды на весь мир. Весь день, начиная с утра, он раздражался по мелочам, все его бесило — и реклама на радио, и тупые водилы, и Петр, позвонивший во время бритья... Все. А еще где-то в глубине зрел страх. Дмитрий знал, что пока это только маленький росточек, маленький и хилый. Но скоро этот страх должен был проснуться, выплеснуться, и тогда оставалось только бежать, бежать прочь сломя голову, подальше от этого места и от самого себя. Он знал, откуда появился этот росток, знал. В последний месяц его одолевали странные мысли, не дававшие порой спокойно уснуть. Он думал о том, о чем никогда раньше не задумывался. О том, кто он. Зачем он. И откуда взялся его дар и главное — зачем он ему был дан. От этих мыслей холодело в животе, а по спине пробегали мурашки. Хотелось плакать. Тогда Дима вставал среди ночи и выпивал стакан водки. Залпом, без закуски — как лекарство. И ложился спать.