Астральный двойник

Atenae

Англичанин устроился возле входа и снова курил. Кажется, запах табака будет преследовать Штольмана ещё многие недели.

– Мистер Штольман, позвольте вам дать один совет, - внезапно тихо произнёс Сигерсон.

Яков молча кивнул. Британец продолжил тихо и серьёзно:

– Вы хороший сыщик, мистер Штольман. Но вы полицейский. И всегда были полицейским.

Яков Платонович внутренне ощетинился. Он терпеть не мог, когда кто-то уничижительно отзывался о полиции.

– И что в этом плохого, позвольте спросить?

– Ничего, если бы вы были

полицейским по-прежнему, - не замечая его раздражения, продолжил Сигерсон. – Я наблюдал за вами всё это время. Вы ведёте себя так, словно за вашей спиной всегда стоит констебль. Как это по-вашему? Городовой. Вы понимаете меня, сэр? Всегда вы были законом, олицетворяли его. И вас боялись тронуть, потому что полицейский – это закон. Теперь это не так. А вы к этому не привыкли.

Штольман хотел возразить, даже рот открыл, а потом застыл, поразившись очевидности этой истины.

– Вы понимаете? Вам до сих пор не приходит в голову заботиться о собственной безопасности. А вы к тому же отчаянный, - последнее слово он снова произнёс по-русски.

– И что мне с этим делать? – едва слышно спросил Штольман, чтобы не разбудить жену, спавшую у него на коленях. Прозвучало неожиданно горько.

– Учиться жить иначе.

Взгляд англичанина был острым, проницательным. Пожалуй, он понял о Якове много чего такого, о чём он сам предпочитал не думать вообще.

– Теперь вы не полицейский, вы частный сыщик. Или скоро будете им – не важно. Уже сейчас вы ведёте себя, как странствующий рыцарь – защитник слабых и обиженных. Это ваша суть, от этого вам не уйти. Просто привыкните к мысли, что вас больше не защищает закон. Отныне вы – не закон, вы – справедливость. Это намного сложнее. Понимаете?

Штольман задумался, осмысляя.

– И в чём сложность?

– Вы это сами уже поняли. Вам все придётся делать самому. В том числе и заботиться о том, чтобы вас не убили. А вы должны оставаться в живых. Вам подарено то, что мало кому в жизни даётся в такой полноте.

Лицо англичанина почти терялось во мраке, но Яков был почти уверен, что смотрит он на Анну Викторовну. Через мгновение Сигерсон подтвердил это, произнеся со вздохом:

– Что касается меня, то я никогда не женюсь. Любовь для такого человека, как я – крохотная песчинка, попавшая в сложный механизм, трещина в линзе тончайшего прибора. Она лишает ясности мышления.

Яков Платонович вдруг расслышал едва различимое сожаление в голосе человека, сидящего напротив. Едва ли он сам отдавал себе в этом отчёт.

– Возможно, вы и правы, сэр. Но моя линза давно уже треснула, а механизм полон песка. И знаете – я не жалею об этом!

– Да, - подтвердил Сигерсон. – Миссис Штольман – удивительная женщина!

– Вы даже не представляете, насколько, - улыбнулся Яков.

========== Эпилог ==========

– Ой, дядя, какой же ты смешной!
– Анна не удержалась и прыснула.

Всё утро Карим трудился, превращая Петра Ивановича в коренного

жителя Ладакха. Результат был перед глазами. Смеяться хотелось до слёз.

Суконный кафтан был велик и торчал коробом, даром что подпоясан ремнём с серебряными насечками, с которого свисал внушительный нож-кукри. Дядюшка этому очень радовался и говорил, что наконец-то чувствует себя вооружённым. Валенки на ногах приводили на память затонских дворников. Но забавнее всего было то, что творилось у него на голове. Из-под тибетской шапки с треугольными ушами свешивались две чёрные косы, старательно сплетённые из конского волоса и украшенные красными ленточками.

– Керемет бабай! – радостно подытожил киргиз, сотворив это чудо. И сам засмеялся.

Петр Иванович сощурился, пытаясь изобразить характерный разрез глаз жителей этой местности.

– Аннет, скажи - похож?

– Похожи, Пётр Иваныч, но это едва ли пригодится, - сказал Штольман, входя в комнату, где осуществлялось превращение.

Он тоже прилагал явственные усилия, чтобы сдерживать улыбку. Потом просто протянул Миронову очки, затянутые сеткой из конского волоса. Без этих очков в слепящих снегах Гималаев можно было заработать серьёзную болезнь глаз, а то и вовсе ослепнуть.

– А жаль! – без малейшего сожаления произнёс дядюшка. – Я так старался.

***

Караван уходил из Леха через день после памятных событий в ущелье у пещерного храма. Покидая место бойни, они тщательно спрятали тела и уничтожили все следы перестрелки.

Прощаясь, Яков спросил у Сигерсона:

– Можем ли мы чем-то вам помочь?

Анна это предложение от всей души одобряла. Этот человек, с которым их случайно свела судьба, вызывал у неё безотчётную симпатию.

Английский сыщик раскурил свою неизменную трубку и задумался:

– Едва ли, господа. Вы и так мне уже помогли. Впрочем, если бы вы согласились доставить письмо…

– Письмо? – переспросил Штольман.

– Письмо для моего брата. Просто довезти до того места, откуда оно гарантированно уйдёт в Англию. Это очень помогло бы мне. Ведь резидент в Лехе дружен с полковником Мораном. Мне нужно как-то убрать его со своей дороги.

Анна испуганно расширила глаза. Сыщик едва не рассмеялся, видя её испуг. Кажется, ему, как и Штольману, нравилось её интриговать.

– О, нет! Никакой уголовщины. Просто его переведут в другое место, где он не сможет мешать мне.

– И ваш брат это может устроить?

– Именно.

Яков Платоныч с Петром Иванычем обменялись многозначительными взглядами.

– Пишите ваше письмо, - сказал Штольман после краткого раздумья.

Англичанин только кивнул, потом отошёл в сторону и набросал несколько строчек карандашом на листке из блокнота. Адрес он надписал на обороте.

Анна подумала, что этому человеку и впрямь совершенно некому довериться, раз он вынужден передавать письмо через случайно встреченных русских. Он совсем один. Таким же одиноким мог быть Яков, если бы она той зимой не успела его перехватить. Как это… грустно!