Атаман Золотой
Шрифт:
Невольно загляделся Андрей на шатровое крыльцо старинного собора. На звоннице равномерно бухал колокол, к собору медленно двигались старики и старухи с клюшками в руках. Служили раннюю обедню, и звон раздавался со всех семи городских церквей.
«Застану ли я крестного?» — тревожно подумал Андрей, открывая калитку рядом с широкими тесовыми воротами почтового двора.
Здесь уже давно начался трудовой день. Ямщики задавали корм коням, чистили экипажи, смазывали тележные оси, чинили сбрую. Слышались голоса людей и ржанье лошадей.
Дом
В ямщицкой за столом сидели трое парней, у печи с ухватом в руке стояла крупная баба в сарафане с запоном, с добродушным толстым лицом.
— Тетка Лукерья! — сказал один. — Дай-ка нам поскорее чего-нибудь поснедать.
Баба поставила большую деревянную чашку с горячими щами.
— Ешьте… А ты чей, паренек?
— Мне бы Игната Плотникова повидать. Я его племянник.
— Эка беда! Нет ведь Игната-то. Уехал. Ты садись, поешь.
«Что же мне делать?» — горестно подумал Андрей.
— А вы хоть бы лбы-то перекрестили, бусурманы, — добродушно ворчала тетка Лукерья на парней, наливая вторую чашку.
— Мы, Луша, тебе честь отдаем за доброе варево, а касательно молитвы — пускай за нас монахи молятся.
— Вот обожди, сведут на воеводский двор, тогда, небось, всех святых вспомнишь.
— Что ты нас воеводой пугаешь? Видал я всякого зверя. С медведем даже встречался, — сказал один из парней.
— Эва, сравнил!
Андрей подсел к парням и спросил, откуда они.
— Из Половодовой, — ответил один.
Второй, бледнолицый чернявый паренек, ответил:
— Я дворовый господина Подосенова.
Андрей не стал расспрашивать дальше, понял, что молодцы тоже не с добра зашли на почтовый двор.
Тетка Лукерья отрезала каждому по ломтю хлеба, подала по кружке браги, поглядела на всех четверых и вздохнула тяжело.
— Куда мне вас спрятать, победные вы головушки? На проезжих-то вы не похожи.
Послышались колокольцы: во двор въезжали один за другим сразу три экипажа. Несколько ямщиков с усталыми, облупившимися от зноя лицами вошли в избу и, сняв кафтаны, сразу же уселись за стол.
— Ну, тетка Лукерья, корми да попуще: дорога была дальняя и заботная. Слава богу, что живыми вернулись.
— Стряслось разве что?
— С атаманшей Матреной повстречались возле Чермоза. Едва угнали.
— Кто такая? Что за Матрена? — спросили парни.
— Не знаете, так расскажу. Она, слышь, откуда-то из-за Чердыни. Приплыла в Усолье и здесь прибилась к соляному делу. Девка большая, здоровая. Бают, парнем переодевалась да на кулашные бои выходила. Ну, приглянулась смотрителю. Он взял ее к себе в услужение. Хотел, видно, попользоваться, да она его неосторожно ушибла, так что он и душу богу отдал. Матрену в острог, понятно. Едва с ней справились — такая у девки сила, что любого мужика с ног сшибет. В остроге она посидела всего-навсего один день, а ночью высадила ворота и всех
— Эко место! Что же это будет, коли бабы принялись за разбой! — заметила тетка Лукерья, — Последние времена настают.
— Сказывают, она по правде свое дело ведет. Воевод и купцов кидает в Каму рыбам на ужин, а мужиков не трогает. «Кто, говорит, мужика тронет, того и я не помилую». Вот она какова, Матрена-то, атаманша!
Андрею представилась страховидная великанша, кидающая людей в реку, как котят.
Время уже приближалось к полудню, парни куда-то вышли, ямщики после обеда лежали кто на полатях, кто прямо на полу, постелив под голову кафтан. Андрей сидел у окна.
— Куда поехал крестный?
— Почту повез в Верхотурье. Скоро его не жди, — отвечала Лукерья.
— Вот горе-то…
— Добрый он у нас мужик. Только уж больно смел: недавно напали на него человек до пяти, так он одного замертво уложил, а других покалечил. Я уж и то его оговариваю: не лезь на рожон, не ищи смерти до часу. «А я, говорит, не роковой». Вот и посуди с ним.
Андрею было приятно, что хвалили дядю.
— У меня отец тоже смелый был. Он с караваном плавал до Нижнего, да вот уж года три как помер, и мать померла.
— Так ты, стало быть, круглый сирота… Вон оно что. Да, плохо твое дело. Ну, не робей — дядя поможет и документ пособит выправить.
Вдруг дверь растворилась, и на пороге показался смотритель в сопровождении полицейского чина.
Ямщики вскочили с полу.
Увидев тараканьи усы городового и его мутные навыкате глаза, Андрей понял, что нужно спасаться. Он ринулся к двери, но один из ямщиков загородил ему дорогу, другой схватил сзади за ворот. Полицейский чин спросил:
— Кто таков? По какому случаю здесь?
Андрей смекнул, что не следует называть свою настоящую фамилию.
— Крестьянин Иван Некрасов. Пришел из деревни навестить дядю.
— Какого еще такого дядю?
— Игната Плотникова.
— Кто тебе позволил шляться? На съезжую!
Тетка Лукерья всплеснула руками.
— Это такого-то молоденького? Смилуйтесь, ведь он сирота.
— Молчи, баба! — крикнул смотритель.
Андрею связали руки. Полицейский пошел вперед, Андрей за ним. Спустившись во двор, полицейский заявил:
— Придется произвести обыск, Фадей Фадеич!
Смотритель пожал плечами.
— Ваша воля.
Полицейский полез на сеновал и через несколько минут вытащил оттуда парня, сказавшегося дворовым.
— Вот он, голубчик.
Парень заплакал.
— Не хнычь. Рано хныкать. Влепят полсотни лозанов, тогда и вой.
Парню тоже связали руки назади. Обоих арестованных повели на съезжую. Это была большая из толстых бревен изба, с маленькими зарешеченными оконцами, стоявшая на берегу Усолки. Сбоку от съезжей возвышался огороженный частоколом острог, а прямо через дорогу — церковь.