Атаман. Гексалогия
Шрифт:
А они суетились вокруг пушек, заряжая и старательно выверяя прицел.
— Готово, воевода! — задорно крикнул пушкарь.
— Первая пушка — пали!
Все замерли в ожидании. Пушкарь поднес к затравочному отверстию раскаленный на огне железный прут. Выплеснув легкую струйку дыма из затравни-ка, пушка бабахнула, подскочила и сдвинулась назад. Ядро не долетело до щита — упало на лед и взломало его, выплеснув фонтан воды.
— Мазила! — закричали в дружине. Я подошел к пушкарям:
— Спокойно, хлопцы, не конфузьтесь — пристреляться надо,
Пока пушкари перезаряжали пушку, я скомандовал:
— Вторая, огонь!
Громыхнула вторая пушка. На этот раз ядро улетело дальше щита и вправо.
— Заряжай! Поправить прицелы!
На деревянных станинах пушки подпрыгивали, сбивали наводку, и после каждого выстрела их приходилось наводить снова. И все-таки после трех выстрелов дело пошло. Один выстрел в цель, второй… В щите зияли пробоины, хорошо видные даже издалека, с нашего берега.
— Молодцы, пушкари! Так держать! И чтобы по врагу стреляли так же метко!
Пушкари стояли, разглядывая пробитый щит, чумазые от порохового дыма, но счастливо улыбались. Доволен был и я. Осознание того, что в городе теперь есть пушки, повышало боевой дух воинов. Ведь неприятель, заслышав пушечную пальбу, нередко убирался восвояси без боя. Против ядра или картечи с саблей не повоюешь.
С этих пор один раз в неделю я устраивал стрельбы. В любом деле навык нужен.
А вот наместник Шклядин опять был недоволен. Раздраженный грохотом, он приехал ко мне в воеводскую избу и попытался устроить мне разнос.
— Чего попусту припасы государевы жечь? И народ пугаете: «Ба-бабах! Ба-ба-бах!» Житья от вас нет, сколько грохоту, весь город серой провонялся, как в преисподней.
— Пушкарей учить надо, то — во благо городу. А не нравится — ну так пожалуйся государю. Так, мол, и так, народ пугает своими занятиями с пушкарями. Только прежде подумай — похвалит ли тебя государь, ежели ты не понимаешь, что пушки для обороны города от супостата нужны, и занятия с пушкарями — вещь зело нужная.
Боярин скривился и ушел с недовольным видом. Кляузу тем не менее писать не стал. Ему ли не знать — государь Василий с виду мягок и приветлив, однако он не был бы государем, если бы не умел в нужный момент проявить жесткость и мудрость.
В один из поздних вечеров, когда мне что-то не спалось, я лежал и раздумывал: «А не попробовать ли мне заглянуть в сон князя Телепнева?» Помнится, несколько лет тому назад у меня это неплохо получилось. Внушил я тогда Ивану, чтобы прекратил преследовать меня — себе же беду наживет!
Решено. Я устроился в постели поудобнее и мысленно сосредоточился, вызывая в памяти облик Оболенского-Телепнева. Долго не удавалось попер-ва. Потом, как в тумане, всплыл его неясный образ. Все четче и четче. Я мысленно попробовал проникнуть в его голову, его мысли, его сон. Сначала пошли какие-то обрывочные видения: люди в иноземных нарядах — по-видимому, послы, потом дом с дружиной за ним, какие-то
— Ваня, — воззвал я к Телепневу, — кто тебя обидел?
И почти тут же, как удар током:
— Смерть за мной ночью приходила, боязно мне, страшусь я.
— Есть ли враги у тебя, кто смерти твоей жаждет?
— Ой, много врагов — те же Шуйские, — стенал князь.
— Грехи на тебе тяжкие, Ваня. Не умножай их. И то к тебе не смерть приходила, а демон — предупредить хотел.
— Я в церковь ходил, те грехи отмаливать, — всхлипнул Иван.
По-моему, между мной и Иваном наладилась неплохая телепатическая связь.
— И документы сгорели, да?
Дернулся Иван и проснулся. А мое видение потускнело и пропало. Видно, сильно Иван переживал по поводу утраты ценных бумаг. Ага, возьмем на заметку.
Силы покинули меня. Вроде ничего не делал, а устал после этого сеанса — голова тяжелая. Надо спать. Буду периодически являться к Ивану во снах, беспокоить, нагнетать напряжение.
Прошло два месяца. Стаял снег, дороги снова превратились в непроходимое болото. Приходилось безвылазно сидеть в городе, даже в имение свое выбраться не мог. Суда по Оке еще не ходили — проплывали большие льдины, плыл всякий мусор, поваленные и полупритопленные стволы деревьев. Поэтому плавать было смертельно опасно. Чуть зазевается кормчий — столкнется корабль с таким тараном, и пойдут все на дно: и люди, и товар, и судно. Плавать умели немногие, да и долго ли можно выдержать в ледяной воде, в одежде?
Прошел еще месяц. Дороги подсохли, и в один из дней гонец из первопрестольной привез мне государев указ, в котором повелевалось выдвинуться с дружиной к Нижнему Новгороду — на место сбора большой рати, оставив в Коломне немногих воинов для защиты крепости.
Я отдал распоряжение сотнику быть готовым к обороне крепости и передал ему в подчинение три десятка воинов и обе пушки.
Я построил рать — полторы сотни воинов, оружных и конных, проверил вооружение, объявил порядок движения колонны, и мы выступили в поход, на земли татарские. Снова война! Не зря мне Федор зимой еще говорил о возможном походе на татар. Да и молва донесла вести о бесчинствах против русского купечества и даже убийстве посла государева. Это было не что иное, как вызов, провокация, неизбежно ведущая к войне. Не ответить на дерзость — все равно, что молча проглотить публичную пощечину.
Ехали ратники весело, с песнями. Редко выпадало русскому воину ступать на земли Казанского ханства. Чаще получалось наоборот — защищать на своей земле города и деревни от набегов татарских. Потому и пела душа русская.
С душевным подъемом мы прибыли на место сбора, под Нижним Новгородом. Однако здесь я был удивлен не меньше других воевод земель русских государевым выбором главного воеводы. Начальником над русским войском государем был поставлен изгнанный из Казани Шах-Али. И рать была не так и велика — с такой Казани точно не взять. Похоже, это понимал и сам Шах-Али.