Атлант расправил плечи. Часть I. Непротивление (др. перевод)
Шрифт:
— Да, — согласился Риарден, — принесет.
— Просто… просто я надеюсь, что ты не попадешь с ним в беду.
— Какую беду?
— Ах, ну не знаю… просто сейчас… есть люди, которые… как бы это сказать… все может случиться.
— Какую беду?
Ларкин сидел, сгорбившись, молящие, ласковые глаза смотрели снизу вверх. Его короткое полное тело всегда казалось беззащитным и незавершенным, он словно бы нуждался в раковине, в которую можно было нырнуть при первом прикосновении неизвестной опасности. Тоскливые глаза, потерянная, беспомощная,
— У тебя нет хорошей рекламы, Хэнк, — сказал он. — Пресса всегда не жаловала тебя.
— Ну и что?
— Ты не популярен, Хэнк.
— Ни разу не слышал, чтобы мои заказчики были чем-то недовольны.
— Я не о том. Тебе нужно нанять хорошего журналиста, чтобы он продавал тебя публике.
— Зачем? Я торгую сталью.
— Но ты же не хочешь, чтобы публика была настроена против тебя. Общественное мнение, знаешь ли, вещь ценная.
— Не думаю, чтобы общество было настроено против меня. И еще я считаю, что любят меня или нет, не имеет никакого значения.
— Газеты настроены против тебя.
— У них есть свободное время. У меня — его нет.
— Мне это не нравится, Хэнк. Это нехорошо.
— Что?
— То, что они пишут о тебе.
— И что же они пишут обо мне?
— Ну, ты сам это знаешь. Что ты упрям. Что ты безжалостен. Что ты никому не позволяешь разделить с тобой участие в управлении своими заводами. Что единственная твоя цель — делать сталь и вместе с ней деньги.
— Но это и есть моя единственная цель.
— Ты не должен этого говорить.
— Почему же? И что должен я говорить?
— Ну, не знаю… но твои заводы.
— Они ведь мои, не правда ли?
— Да, но… но ты не должен слишком громко напоминать об этом людям. Ты знаешь, как сейчас с этим. Они считают твою позицию антиобщественной.
— Их мнение мне абсолютно безразлично.
Пол Ларкин вздохнул.
— В чем дело, Пол? На что ты намекаешь?
— Ни на что… ни на что, в частности. Только в наше время никто не может сказать заранее, что может случится. Приходится быть осторожным…
Риарден усмехнулся:
— Не пытаешься ли ты позаботиться обо мне, а?
— Просто я — твой друг, Хэнк. Я тебе друг. И ты знаешь, как я восхищаюсь тобой.
Пол Ларкин всегда был неудачником. Все, что он начинал, складывалось посредственным образом, не приводя к полному провалу и не заканчиваясь успехом. Он был бизнесменом, однако никак не мог надолго закрепиться в какой-нибудь отрасли. В настоящее время он пытался удержаться на плаву вместе со скромным заводом, производившим оборудование для рудников.
Пребывая в трепетном восхищении пред Риарденом, человек этот лип к нему многие годы. Он приходил за советом, иногда — не часто — просил взаймы; суммы были умеренными, и он всегда возвращал их, хотя и не всегда в срок. Похоже, что на подобную
Наблюдая за деятельностью Ларкина, Риарден невольно вспоминал муравья, изнемогающего под тяжестью хвоинки. То, что трудно ему, не требует от меня никакого усилия, думал Риарден, наделяя друга советом, а также — при возможности — тактичным и терпеливым вниманием.
— Я — твой друг, Хэнк.
Риарден вопросительно посмотрел на гостя.
Ларкин отвернулся, как бы что-то обдумывая, и после некоторой паузы осторожно спросил:
— А как дела у твоего человека в Вашингтоне?
— Нормально, надеюсь.
— В этом следует быть уверенным. Это важно. — Он посмотрел на Риардена, и повторил с подчеркнутой настойчивостью, как бы исполняя трудный моральный долг: — Хэнк, это очень важно.
— Полагаю, что так.
— На самом деле, я приехал сюда, чтобы сказать тебе именно это.
— По какой-то конкретной причине?
Подумав, Ларкин решил, что выполнил свой долг:
— Нет.
Тема эта была не по вкусу Риардену. Он понимал, что следует иметь человека, который будет защищать его интересы в законодательных органах; все предприниматели располагали подобными людьми. Однако сам он никогда не уделял особого внимания этой стороне своего дела и никогда не мог убедить себя в том, что она действительно необходима.
Всякий раз, когда он пытался задуматься над тем, что некто за деньги должен лоббировать интересы компании в верхах, его останавливало некое отвращение, состоявшее из смеси скуки и брезгливости.
— К сожалению, Пол, — принялся он рассуждать вслух — к этому делу приходится привлекать совершенно никчемных людей.
Отвернувшись в сторону, Ларкин произнес:
— Такова жизнь.
— И черт меня побери, если я понимаю причину. Ты способен назвать ее мне? Что в мире идет не так?
Ларкин скорбно пожал плечами:
— Зачем задавать бесполезные вопросы? Насколько глубок океан? Как высоко небо? И кто такой Джон Голт?
Риарден распрямился в кресле.
— Нет, — произнес он отрывисто. — Нет. Нельзя позволять себе подобные настроения.
Риарден встал. Утомление оставило его, едва речь зашла о деле. Он ощутил бунтарский порыв, потребность вернуть и заново утвердить свой собственный взгляд на бытие, смысл которого он так остро ощущал сегодня по дороге домой, и которому ныне угрожало что-то безымянное.
Чувствуя возвращение энергии, Риарден принялся расхаживать по комнате. Он посмотрел на своих родных.
Бестолковые и несчастные дети, подумал он, все, в том числе и его матушка; глупо обижаться на их недомыслие; оно является следствием беспомощности, а не злого умысла. И именно ему следует постараться и научиться понимать их: сколько же он может уделить им от своей радостной и беспредельной силы, которую они не в состоянии ощутить.