Атлант расправил плечи. Часть I. Непротивление (др. перевод)
Шрифт:
С прокатных станов ежедневно сходили новые балки и поперечины из риарден-металла, их немедленно отправляли на место строительства «Линии Джона Голта», и первые контуры моста из иссиня-зеленого металла уже поблескивали над каньоном в лучах весеннего солнца.
У него не было времени на боль, не было лишних сил для гнева. Через несколько недель все закончилось; слепящие уколы ненависти прекратились и более не возвращались.
Он уже полностью владел собой, когда вечером позвонил Эдди Уиллерсу:
— Эдди, я в Нью-Йорке,
Эдди Уиллерс отправился на встречу с тяжелым чувством вины.
Он еще не оправился от потрясения, вызванного Биллем об уравнении возможностей; закон этот оставил в его душе тупую боль, подобную ноющему синяку после удара. Город вызывал у него неприязнь: теперь казалось, что в нем затаилась неведомая, злая беда. Он боялся встретиться лицом к лицу с одной из жертв билля: ему мнилось, что он, Эдди Уиллерс, разделяет вину за принятие этого закона столь непонятным и ужасным образом.
Когда он увидел Риардена, ощущение это исчезло. В поведении Риардена ничто даже не намекало на то, что он — жертва. За окнами гостиничного номера по утреннему городу разливался солнечный свет, бледное голубое небо казалось юным, конторы были закрыты, и город выглядел не зловещим, но радостным, полным надежды и готовым приступить к делу, как и Риарден, которого явно освежил безмятежный сон. На нем был домашний халат, он словно не желал тратить времени на одевание, чтобы поскорее приступить к этой увлекательной игре — своим деловым обязанностям.
— Доброе утро, Эдди. Прости, если я поднял тебя слишком рано. Но другого времени у меня нет. Прямо после завтрака улетаю назад в Филадельфию. Мы можем поговорить за едой.
Его халат был сшит из темно-синей фланели, на нагрудном кармане вышиты белые инициалы «Г.Р.» Он казался молодым и свободным — на своем месте и в этом номере, и в окружающем мире.
Эдди проводил взглядом официанта, вкатившего в комнату столик с завтраком столь ловко и быстро, что это заставило гостя невольно подтянуться. Он понял, что радуется свежей, жестко накрахмаленной белой скатерти, солнечным лучам, искрившимся на серебре, двум чашам с колотым льдом, вмещавшим бокалы с апельсиновым соком; он и не подозревал, что подобные вещи могут придать сил, доставить удовольствие.
— Я не хотел разговаривать с Дагни на эту тему по телефону, — проговорил Риарден. — У нее и так достаточно дел. А мы можем все уладить за несколько минут.
— Если у меня есть на то полномочия.
Улыбнувшись, Риарден склонился над столом.
— Есть… Эдди, каково в настоящий момент материальное положение «Таггерт Трансконтинентал»? Отчаянное?
— Хуже того, мистер Риарден.
— Вы способны оплачивать счета?
— Не полностью. От газет это пока скрывается, но, по-моему, всем известно. Мы в долгах по всей сети дорог, и Джим уже исчерпал любые возможные извинения.
— Тебе известно, что первый платеж за рельсы из риарден-металла должен быть произведен на следующей неделе?
— Да, я это знаю.
— Хорошо, тогда предлагаю вам мораторий. Я намереваюсь предоставить вам отсрочку — вы заплатите мне только через шесть месяцев после открытия ветки компании «Линия Джона Голта».
Эдди Уиллерс звякнул своей чашкой кофе о блюдце. Он не мог произнести ни слова.
Риарден усмехнулся:
— В чем дело? Надеюсь, у тебя есть полномочия принять мое предложение?
— Мистер Риарден… просто не знаю… что и сказать.
— Ограничимся простым «о-кей», ничего больше не нужно.
— О-кей, мистер Риарден. — Голос Эдди был едва слышен.
— Я составлю бумаги и перешлю вам. Расскажи Джиму, и пусть он подпишет.
— Да, мистер Риарден.
— Я не люблю вести дела с Джимом. Он потратит два часа, стараясь заставить себя поверить в то, что смог убедить меня, будто своим согласием оказал мне честь.
Эдди сидел, не шевелясь, глядя в свою тарелку.
— В чем дело?
— Мистер Риарден, мне бы хотелось… поблагодарить вас… но я не вижу способа, адекватного тому, что…
— Вот что, Эдди. У тебя есть задатки хорошего бизнесмена, поэтому слушай. Честно и откровенно: в ситуациях подобного рода нет места благодарности. Я делаю это не ради «Таггерт Трансконтинентал». Я имею здесь свой простой, эгоистичный, практический интерес. Зачем мне тянуть с вас деньги сейчас, когда платеж может оказаться смертельным ударом для вашей компании? Если бы от вас не было никакого толка, я бы взял свое без колебаний. Я не занимаюсь благотворительностью и не имею дел с некомпетентными людьми. Но пока вы остаетесь лучшей железной дорогой в стране. Когда «Линия Джона Голта» пустит свой первый состав, вы станете и самым надежным финансовом партнером. Поэтому у меня есть все причины не торопиться. К тому же у вас есть неприятности с моими рельсами. Я намереваюсь дождаться вашей победы.
— И все же я благодарю вас, мистер Риарден… за нечто большее, чем милосердие.
— Нет. Разве ты не понимаешь? Я только что получил большие деньги… которых не хотел. Мне некуда вложить их. Они для меня бесполезны. И поэтому мне в известном смысле приятно обратить эти деньги против тех же людей в той же битве. Они предоставили мне возможность дать вам отсрочку и помочь в борьбе с ними.
Эдди вздрогнул, будто слова Риардена угодили прямо в открытую рану.
— Вот это и есть самое ужасное!
— Что именно?
— То, как они поступили с вами, и то, чем вы им отвечаете. Мне бы хотелось… — Он умолк. — Простите меня, мистер Риарден. Я понимаю, о делах так не говорят…
Риарден улыбнулся:
— Спасибо, Эдди. Я знаю, что ты хочешь сказать. Но забудем об этом. Пошлем к черту.
— Да. Только… мистер Риарден, могу я вам кое-что сказать? Я понимаю, что все это совершенно неуместно, и говорю сейчас не как вице-президент.
— Слушаю.