Атлант расправил плечи. Книга 1
Шрифт:
Она сидела молча, и он был вынужден спросить:
— Ты что, вот так, не раздумывая, решила позвонить и сделать этот заказ?
— Я решила это еще полгода назад. Я ждала, пока Хэнк Реардэн подготовит все для начала производства.
— Не называй его Хэнком. Это вульгарно.
— Его все так называют. Не пытайся сменить тему.
— Зачем тебе понадобилось звонить ему вчера вечером?
— Я не могла связаться с ним раньше.
— Почему ты не подождала, когда вернешься в Нью-Йорк и…
— Потому что я увидела, в каком
— Ну, мне нужно время, чтобы все обдумать, поставить вопрос на рассмотрение совета директоров, проконсультироваться у лучших…
— У нас нет на это времени.
— Ты не дала мне возможности выработать собственное мнение.
— Мне плевать на твое мнение. Я не собираюсь спорить ни с тобой, ни с советом директоров, ни с твоими профессорами. Ты должен сделать выбор, и ты сделаешь его прямо сейчас. Просто скажи: да или нет.
— Опять твои диктаторские замашки…
— Да или нет?
— Вот вечно ты так. Ты всегда все переворачиваешь и сводишь к одному: да или нет. В мире нет безусловных вещей, нет абсолюта.
— Стальные рельсы — абсолют, и мы их либо получим, либо нет. Третьего не дано.
Она ждала. Он не отвечал.
— Ну, так что ты скажешь?
— Ты берешь на себя ответственность?
— Да.
— Валяй, — сказал он и тут же добавил: — Но на свой страх и риск. Я не отменяю заказ, но и не даю тебе никаких гарантий насчет того, что я скажу совету директоров.
— Можешь говорить что угодно.
Она поднялась, чтобы уйти. Он чуть привстал, не желая завершать разговор на столь определенной ноте.
— Надеюсь, ты понимаешь, что понадобится уйма времени, чтобы завершить это дело, — сказал он с надеждой в голосе. — Это все не так просто.
— Ну конечно, конечно, — сказала она. — Я направлю Тебе подробный отчет, который составит Эдди и который ты все равно не станешь читать. Эдди поможет тебе подготовить по нему сообщение. Сегодня вечером я уезжаю в Филадельфию. Мне нужно встретиться с Реардэном. У нас с ним впереди много дел. — И добавила: — Это все так просто, Джим.
Она уже повернулась, чтобы уйти, когда он заговорил вновь, и то, что он сказал, показалось ей поразительно бессмысленным:
— Тебе-то хорошо. Для тебя это все вполне нормально. Другие так не могут.
— Как не могут?
— Другие — они человечны, они способны чувствовать. Они не могут посвятить всю свою жизнь железу и поездам. Тебе хорошо, у тебя никогда не было никаких чувств. Ты вообще никогда ничего не чувствовала.
Она остановилась и посмотрела на него. Отразившееся в ее темно-серых глазах изумление постепенно исчезало, уступая место спокойствию, затем в ее взгляде появилось какое-то странное выражение, напоминавшее усталость, но казалось, это было нечто более глубокое, чем сопротивление скопившемуся в ней утомлению.
— Да, Джим, — сказала она тихо. — Мне кажется, я никогда ничего не чувствовала.
Эдди Виллерс пошел за ней следом в ее кабинет. Всегда, когда Дэгни возвращалась, у него возникало ощущение, что мир становится чище, проще, податливее, и он как-то забывал о тех минутах, когда у него возникала смутная тревога. Он был единственным человеком, который считал вполне естественным, что именно Дэгни, несмотря на то что она женщина, является вице-президентом огромной компании. Когда ему было всего десять лет, она сказала, что когда-нибудь будет управлять железной дорогой. Сейчас это его совсем не удивляло, как он не удивился и в тот день, когда они стояли вдвоем посреди лесной просеки.
Когда они вошли в кабинет и он увидел, как она, сев за стол, начала просматривать оставленные им для нее отчеты, его охватило чувство, которое всегда возникало у него в заведенной, готовой рвануться с места машине.
Он уже собрался выйти из кабинета, как вдруг вспомнил, что забыл сказать ей об одном деле.
— Оуэн Келлог просил принять его. Она удивленно посмотрела на него.
— Интересно. Я и сама собиралась послать за ним. Пусть его вызовут, я хочу с ним поговорить. Эдди, — неожиданно добавила она, — распорядись, чтобы меня соединили с музыкальным издательством Эйерса.
— С музыкальным издательством Эйерса? — повторил он, не веря своим ушам.
— Да, я хочу кое о чем спросить.
Когда мистер Эйерс вежливо-мягким тоном поинтересовался, чем он может быть ей полезен, она спросила:
— Не могли бы вы мне сказать, написал ли Ричард Хэйли новый концерт для фортепиано с оркестром?
— Пятый концерт, мисс Таггарт? Разумеется, нет.
— Вы уверены?
— Абсолютно, мисс Таггарт. Он вообще ничего не написал за последние восемь лет.
— А он еще жив?
— Да, жив, а что? Вернее, я не могу сказать точно, о нем уже давно ничего не слышно. Но если бы он умер, нам наверняка стало бы об этом известно.
— А если бы он что-то написал, вы бы знали об этом?
— Несомненно. Мы узнали бы это первыми. Мы публикуем все его сочинения. Но он давно ничего не пишет.
— Понятно. Спасибо.
Когда Оуэн Келлог вошел в ее кабинет, она с удовлетворением отметила, что ее смутные воспоминания о его внешности верны. У него был тот же тип лица, что и у молодого кондуктора, которого она видела в поезде. Это было лицо человека, с которым она могла работать.
— Садитесь, мистер Келлог, — сказала она. Но он продолжал стоять перед ее столом.
— Мисс Таггарт, вы меня как-то попросили предупредить вас в случае, если я решу сменить место работы. Я пришел сказать, что увольняюсь.
Она ожидала чего угодно, только не этого. Прошло какое-то время, прежде чем она тихо спросила:
— Почему?
— По личным причинам.
— Вам не нравится работать у нас?
— Нравится.
— Вам предложили что-то лучшее?
— Нет.
— На какую железную дорогу вы переходите?