Атлантический рейс
Шрифт:
Потом, соблюдая определенную очередность, начинают «падать» в море и остальные матросы. Когда доходит очередь до меня, я натягиваю на лицо маску и погружаюсь в воду. Надо признаться, нырять в открытом океане страшновато: под тобой жуткая фиолетовая глубина, а ты, маленький и беспомощный, барахтаешься, как букашка, с испугом посматривая в ее влекущую таинственную пустоту. Метрах в пятнадцати от меня плывут два небольших «быка». В воде они выглядят значительно изящнее и красивее, чем у нас на палубе. Движения их плавны и неторопливы. Один из «быков» внимательно осматривает меня, потом разворачивается и уплывает прочь, к корме. Я тоже отворачиваюсь от этих рыб, потому что они мне за рейс порядком надоели. Мне интереснее рассмотреть повнимательнее днище судна. А здесь есть чем полюбоваться! За время рейса днище нашего
Ох, как же не любят их моряки! Какими недобрыми, солеными словечками поминают их! Разросшаяся борода хоть и небольшое, но бедствие. Борода на днище увеличивает его осадку, вес. Скорость судна снижается: через месяц на 4-5 процентов, через три – на 10 процентов! Обрастание судна – это перерасход топлива, смазочных масел, это огромные убытки.
Когда наше судно придет в порт, его поставят в сухой док, и рабочие «сбреют», соскребут с днища теплохода его тропическую бороду. А в очередном рейсе она вырастет вновь. Вырастет, потому что ученые пока не придумали каких-либо действенных мер по борьбе с обрастанием судов.
...К Первому мая весь теплоход сверкает: ярко блестит надраенная медяшка, пылает в лучах солнца бронзовая рында, густо чернеют подправленные надписи, далеко видна красная полоса на трубе, и на ней – золотые серп и молот.
Праздничный день кажется еще более солнечным и ярким, нежели все предыдущие. Это, наверно, потому, что все тщательно выбриты, одеты в белые рубашки. Все улыбаются и, потирая руки, бродят, нюхая воздух, вокруг столов, громадной буквой «П» расположенных на палубе.
Я произношу кратенькую речь. Капитан зачитывает праздничный приказ и поздравляет всех с праздником Первого мая, с выполнением рейсового задания по всем пунктам программы. Затем слово предоставляется радисту. Высокий, симпатичный, он торжественно поднимается и, сжимая в руке толстую пачку радиограмм, оглядывает нас. И мы все затихаем. Мы с замиранием сердца смотрим на белые листочки, в которых содержится столько букв, слов, строчек тепла и нежности!.. И каждый сейчас думает: «А мне есть или нет? Не забыли ли обо мне в этот солнечный, радостный день?»
Сначала радист не торопясь, с расстановкой читает поздравления от дирекции института, райкома партии, от команд теплоходов, работающих у берегов Южной Америки, Антарктиды, Гренландии, с китобазы «Юрий Долгорукий». Затем он начинает раздавать нам индивидуальные послания от друзей и близких. Все глаза следят за его руками: это не мне и это... И этот маленький белый листок не для меня... А эта радиограмма? Мне? Передайте же ее скорее сюда! Да, всем хочется получить весточку с Родины! Но не обо всех помнят на берегу; для некоторых, даже в этот праздничный день, далекий берег оказался молчаливым и холодным.
Телеграммы прочитаны. Капитан предлагает поднять тост за далекую и вместе с тем такую близкую Родину. На первый тост у нас есть граммов по сорок на каждого белого вина. Впрочем, оказалось, что не один я получил «булькающие» посылки. И вот теперь мы по-братски делим «столичную». Но ее очень мало, и мы пьем ядовито-кислое вино, от которого на несколько минут страшной судорогой стягиваются мышцы лица. Над палубой гремит музыка: радист умудрился поймать Родину, и мы слышим знакомые русские песни, переливы баяна и озорное повизгивание веселых девчонок из хора имени Пятницкого.
Кто-то затягивает «На пыльных тропинках», и хрипловатые, не искушенные в хоровом искусстве матросские голоса подхватывают песню. Кок приносит пельмени, а потом – «мороженое». Пока он наполняет тарелки полукилограммовыми порциями, «мороженое» тает, но это никого не смущает: сладкая холодная масса хорошо утоляет жажду и приятно охлаждает пылающие от жары и наперченных блюд внутренности.
Первомайский праздник. Впервые я встречаю его в такой экзотической обстановке: на столе груды бананов, апельсинов, ананасов. Около борта пофыркивают дельфины, а под душем нежатся матросы, мои друзья, товарищи.
Ну что ж, такая уж наша «служба морская»! Зато скоро увидим родные берега.
ГЛАВА XIV
Опасная встреча. – Ключ-город Гибралтар. – Что такое «красивая жизнь»? – Каменные джунгли.
Идем домой. Ярус убран в трюм, продраенная с песком палуба сверкает чистотой. С утра и до обеда все мы, члены научной группы, пишем свои разделы отчета о работе, чертим карты, схемы, графики. После обеда валяемся на верхнем мостике, загораем, любуемся океаном, дельфинами, которые постоянно ныряют около судна, и китами, довольно час-то встречающимися на нашем пути. А кроме того, я много фотографирую: на берегу у меня есть приятель капитан большого морского рыболовного тральщика, который собирает коллекцию фотографий различных судов, и вот на мою пленку попадают сверкающие стеклом пассажирские лайнеры, ослепительно белые фруктовозы с изображением пальмы на трубе; длиннющие, в добрую четверть мили, океанские танкеры в основном конкурирующих фирм «Мобил» – красный конь с крыльями на трубе; «Шелл» – раковина, и «Тексако» – белая пятиконечная звезда. Я «щелкаю» маленькие, пузатые норвежские тральщики-паровички, фотографирую отчаянно дымящие из длинных труб грузовые испанские пароходы постройки конца прошлого века и современные, стремительные американские теплоходы. Много судов попало на мою пленку, в том числе и западногерманский фруктовоз «Нептун», встреча с которым для нас чуть было не закончилась трагично.
День был великолепный. Океан как зеркало. Ярко сияло солнце, видимость – на десять миль во все стороны. На нашем судне шла обычная трудовая жизнь: матросы из палубной команды работали в носовом трюме, научная группа, устроившись на верхнем мостике под тентом, обрабатывала материалы рейса.
«Нептун» показался в полдень. Это был не добродушный старикан в позеленевшей короне, а крупное быстроходное судно, идущее нам навстречу. Судно как судно – серый корпус, белые надстройки, голубая труба. Мало ли мы встречали таких теплоходов в океане? Расстояние быстро сокращалось; судно вырастало буквально на глазах, оно должно было пройти по левому борту.
Но что это?
– Куда же он? – встревоженно крикнул кто-то на палубе.
Мы вскочили, замерли, вцепились руками в поручни мостика: метрах в ста от нас судно, на носу которого ясно видна надпись «Нептун», неожиданно пошло наперерез нашему курсу. Наш вахтенный штурман дал серию сигналов, предостерегающе прозвучавших над океаном. А «Нептун» совсем рядом. Мы уже не видим надстроек, трубы, видим лишь высокий, острый в пене бурунов нос судна, с громадной скоростью несущийся на левый борт нашего теплохода. Остается каких-то три... два десятка метров. Штурман, стиснув зубы, перекинул ручку телеграфа: «Стоп, машина!» Остается пятнадцать... двенадцать метров... Тревожно звенит сигнал в машинном отделении: «Полный назад!» Под кормой судна вспыхнули водяные пузыри, взбурлила, вспенилась голубая вода. Неужели не успеем?.. Неужели поздно?» Сейчас раздастся грохот, скрежет железа, всплеснутся столбы воды и горючего, вылившегося из топливных баков.
В каких-то двух-трех метрах от серого исполина мы успеваем отойти назад. В это мгновение на крыле мостика «Нептуна» появляется человек. В его руках – карты, в зубах дымит сигарета. Увидев нас, он роняет карты, бросается в рубку. «Нептун» вильнул круто вправо, уводя свою корму от удара по нашему судну, потом – влево. Мы облегченно вздохнули, провожая глазами корму, на которой виднелась надпись «Бремен» – порт приписки судна.
– Включили авторулевого, а сами пошли в штурманскую рубку картишками перекинуться, – сказал кто-то из матросов.