Атлантида
Шрифт:
— У меня есть амулет, — возразил он с важными видом, — амулет, который освятил сам высокочтимый СидиМусса. Кроме того, я еду вместе с вами. Вы спасли мне жизнь. Вы захотели посмотреть на надписи. Да свершится воля Аллаха.
С этими словами он уселся на корточки, вытащил свою длинную тростниковую трубку с медной крышечкой и начал сосредоточенно курить.
— Все это начинает казаться мне очень странным, — тихо проговорил Моранж, подходя ко мне.
— Не надо ничего преувеличивать, — ответил я. — Вы помните так же хорошо, как и я, то место в книге Барта, где он рассказывает о своей экспедиции на Идинен, который является «Горой демонов» азджерских туарегов. Место это пользовалось такой дурной славой, что ни один туземец не соглашался с ним туда ехать. И все же он оттуда вернулся.
— Да, он, конечно, вернулся, — возразил мой спутник, — но, во-первых он заблудился. А во-вторых, без воды и пищи он едва не погиб мучительной смертью и дошел до того, что был вынужден вскрыть себе вену, чтобы утолить хоть своей кровью невыносимую жажду. В этой перспективе — мало привлекательного.
Я пожал плечами: в конце концов я буду не яри чем, если и мы дойдем до этого.
Моранж понял мое движение и счел своим долгом оправдаться.
— Впрочем, мне было бы очень интересно, — продолжал он с напускной веселостью, — свести знакомство с одним из этих демонов и проверить рассказы Помпония Мелы, который знал этих духов и, действительно, считал их местопребыванием туарегские горы. Он называет их эгипанами, блемиенами, гамфазантами, сатирами… По его словам, гамфазанты ходят обнаженными; у блемиенов нет головы, а лицо помещается у них на груди; у сатиров нет ничего общего с человеком, кроме туловища; эгипаны же, как принято говорить, не отличаются ничем особенным… Сатиры, эгипаны… не правда ли, как странно звучат все эти греческие имена, которыми окрестили духов берберийских стран?
Поверьте, мы напали на очень интересный след, и я не сомневаюсь, что Антинея послужит нам ключом для многих оригинальных открытий.
— Тс! — остановил я его, приложив палец к губам. — Вы слышите?
В полумраке быстро надвигавшегося вечера вокруг нас начали раздаваться необычайные звуки. Что-то трещало со всех сторон, неслись чьи-то долгие душу раздирающие жалобы, рассыпавшиеся бесчисленными отголосками в окружавших нас оврагах. Казалось, что черная горая принялась стонать сверху донизу.
Мы взглянули на Эг-Антеуэна. Он по-прежнему сидел неподвижно и курил.
— Ильинены просыпаются, — кратко сообщил он.
Моранж слушал молча. Как и я, он понимал, без сомнения, в чем дело: раскаленные скалы, треск остывающих камней — целый ряд физических явлений… Нам обоим припоминалась поющая статуя Мемнона… И все же этот неожиданный концерт тяжело подействовал на наши напряженные до крайности нервы.
Я вспомнил о последних словах несчастного Бу-Джемы.
— «Страна ужаса», — прошептал я вполголоса.
И Моранж повторил вслед за мной: — «Страна ужаса».
Странный концерт прекратился, как только на небе замелькали первые звезды. С бесконечным волнением наблюдал» мы, как загорались в высоте, один за другим, крохотные бледнолазурные огни. В эту трагическую минуту они соединили нас — блуждающие души пустынников, двух осужденных на гибель людей, — с нашими братьями там, на севере, с теми, которые в этот час, в шумных городах, внезапно засверкавших ослепительно белым светом электрических шаров, бросались в безумный вихрь мимолетных и бурных наслаждений.
Шет-Ахад эсса Хетисенет:
Матереджрэ д-Эрреджаот, Матезексек д-Эссекаот, Мателярляр д-Эллерхаот, Эттас дженен, барад тит-эннит абатет.
Это пел своим тягучим горловым голосом Эг-Антеуэн.
Печально и величественно звучала мелодия в плотно окутавшей землю глубокой тишине.
Я дотронулся до руки туарега. Движением головы он пригласил меня взглянуть на усеянный мигающими созвездиями небосвод.
— Плеяды, — тихо шепнул я Моранжу, указывая ему на семь бледных звезд, между тем как Эг-Антеуэн снова принялся выводить, все тем же монотонным голосом, свою мрачную песню.
У Ночи — семь дочерей: Матереджрэ и Эрреджаот, Матезексек и Эссекаот, Мателярляр и Эллерхаот, А седьмая — мальчик одноглазый.
Внезапно мною овладело какое-то тяжелое, тревожное чувство. Я схватил туарега за руку в ту самую минуту, когда он собирался затянуть в третий раз свой томительно-грустный напев.
— Когда доберемся мы до пещеры с надписями? — резко спросил я его.
Он посмотрел на меня и ответил со свойственным ему спокойствием:
— Мы уже добрались.
— Уже добрались? Так чего же ты ждешь, чтобы нам ее показать?
— Чтобы вы меня об этом попросили, — ответил он не без наглости.
Моранж вскочил на ноги.
— Пещера тут? Мы дошли до нее?
— Она тут, — уверенным тоном ответил Эг-Антеуэн, поднимаясь с земли.
— Веди нас туда!
— Послушайте, Моранж, — сказал я, ощутив вдруг беспокойство, — наступает ночь. Мы ничего там не увидим. К тому же, до пещеры, может быть, еще далеко.
— Шагов пятьсот, не больше, — возразил Эг-Антеуэн.Там много сухой травы. Ее можно зажечь, и капитану будет видно, как днем.
— Пойдем! — повторил мой спутник.
— А верблюды? — попытался я еще раз его остановить.
— Они стреножены, — сказал Эг-Антеуэн, — и мы уйдем ненадолго.
И он направился к черной горе. Моранж, охваченный нервной дрожью, пошел за ним; я последовал его примеру с тяжелым чувством на душе, которое с той минуты меня уже не покидало. В висках у меня стучало… «Я не боюсь,
— уверял я самого себя, — клянусь, что мне не страшно».
И я, действительно, не испытывал страха. Но как странно кружилась у меня голова. Мне казалось, что на мои глаза набросили завесу. В ушах у меня шумело. Я снова услышал голос Эг-Антеуэна, но уже раскатистый, необъятный и, вместе с тем, такой глухой, глухой…
У Ночи — семь дочерей…
И мне казалось, что таившиеся в горе неведомые существа отвечали бесконечными отголосками на последнюю, так зловеще звучавшую строфу песни: А седьмая — мальчик одноглазый.
— Здесь, — сказал туарег.
В стене зияла черная дыра. Эг-Антеуэн согнулся и полез в углубление. Мы последовали за ним. Нас охватил непроницаемый мрак.
Вдруг вспыхнуло желтоватое пламя. Это Эг-Антеуэн высек огонь. Он поджег кучу травы, лежавшей у самого входа. Сначала мы не видели ничего, так как дым слепил нам глаза.