Атлантида
Шрифт:
Кроме Дитты в зале сидела и принцесса Мафальда, устроившаяся в одной из лож. Все поняли, для чего она явилась сюда, когда разглядели подле нее похожую на бога Диониса голову профессора Траутфеттера. Пустив в ход все свое искусство убеждения, она добилась того, что Траутфеттер милостиво согласился в честь предстоящего юбилея князя сыграть роль Призрака. Впрочем, ее уговоры возымели действие потому, что попали на уже подготовленную почву, ибо Траутфеттер, в прошлом питомец Шульпфорты, [144] когда-то с огромным успехом сыграл эту роль в одном из школьных спектаклей. И тем не менее то был воистину великий
144
Шульпфорта — бывшая княжеская школа, привилегированное учебное заведение в Германии, расположенное неподалеку от г. Наумбурга.
— Уже в глубокой древности, — начал он, — души умерших, не сумевшие обрести покоя по ту сторону бытия, призраками бродили по земле. Люди так искренне верили в реальность призраков, что не сомневались, к примеру, в том, что те сидят рядом с ними, скажем, на тризнах. Страшась их гнева, о них отзывались только похвально. А в день поминовения усопших их пытались изгнать с главного пиршества с помощью оглушительного шума и криков. И даже обмазывали дегтем косяки дверей, чтобы отпугнуть их от своего дома.
Исходя из всего пережитого накануне в доме смотрителя — фрау Хербст, как бывало уже не раз, сидела в задних рядах, — Эразм понял, как будет ставить появление Призрака в комнате королевы: задует дикий ветер, двери и окна распахнутся, занавески разлетятся, предметы опрокинутся, и в проеме двери возникнет мрачный призрак убитого короля, отца и супруга.
Когда после репетиции Эразм беседовал с актерами, он вдруг почувствовал, как на его плечо легла чья-то рука. Мгновение спустя он понял: то была ручка принцессы Дитты, которая, не смущаясь присутствием обер-гофмейстера, едва ли не нарочито выказывала Эразму свое расположение. Трудно сказать, какие чувства породило это в душе молодого человека. С того ночного свидания прошла целая неделя, на протяжении которой принцесса лишь мимоходом обменивалась с ним несколькими словами. Отчуждение, пусть и болезненное, успокоило его. Он даже уверился в том, что благосклонность княжеской дочери не грозит ему никакими бедами и опасностями.
И вот рука принцессы легла ему на плечо.
Минут десять спустя Эразм был ошеломлен еще более, с изумлением обнаружив, что узы, связавшие их в ту ночь, не только не ослабли, а стали почти нерушимыми. Шагая рядом с Эразмом по парку, принцесса — тоном, предполагавшим полное его на то согласие, — развивала идею их бегства в Швейцарию. Впрочем, заявила она, можно поехать и в Париж. Хоть ей только девятнадцать, она абсолютно свободна, ибо четыре недели назад ее объявили совершеннолетней. Причин к тому было множество. И теперь она стала полновластной владелицей большого, прямо-таки огромного состояния.
— Если хочешь, — предложила она под конец, — давай на глазах у всех укатим отсюда в карете, запряженной шестеркой лошадей.
Когда Эразм через полчаса расстался с Диттой, он чувствовал себя совершенно подавленным и растерянным. С первых же мгновений их беседы он понял — хоть и ничем не выдал этого, — что обстоятельства, в которые он, сам того не желая, угодил в Границе, ему не по силам. И что еще оставалось ему делать, как не прятать, подобно страусу, голову в песок?
— Ой-ой-ой! Что же с вами будет дальше? — воскликнул Жетро, наткнувшись на Эразма в боковой аллее.
— О господи, — гласил ответ, — как хотелось бы мне оказаться сейчас не при дворе в Эльсиноре, а в университете Виттенберга! Ведь это вы, Жетро, заварили всю эту кашу. Не будь вас, я никогда бы не попал сюда!
На следующее утро Эразм, как обычно, сидел в партере и вел репетицию. Правда, делал он это с таким отвращением, что ему приходилось напрягать всю свою волю, чтобы превозмочь его.
Эти жалкие актеришки в цивильном платье с их бесконечными вопросами, воплями и бессмысленной беготней терзали ему душу. Сегодня все казалось ему в них ужасным: их шуточки и фривольные истории, их невнятное бормотанье текста ролей. И пока он машинально продолжал делать то, что было необходимо, перед его внутренним взором всплывали три бледных, болезненно-застывших лица, которые отчужденно-вопрошающе глядели на него. То были призраки Китти, Ирины и Дитты. Они высасывали кровь у него из сердца.
Сердце стучало тяжело, словно налитое свинцом.
Ирина остановила его утром возле театра. Она была мила, приветлива и покорна, но в глубине ее глаз таилось чувство вины. Ну конечно, подумал он, ты снова изменила мне с Буртье. Что ж, оно и к лучшему, ибо это облегчает мне душу, освобождая меня — пусть и не вполне — от какой-то странной жалости к тебе. И пока он что-то говорил Полонию, просил протагониста повторить неудачно произнесенный стих, он думал: ох уж эти актеры! По крайней мере из них наиболее честны и искренни те, что ведут двойную игру: они играют жизнь на сцене, а потом переносят сценическую игру в реальную жизнь. Стоя на подмостках, они возвышают реальное до нереального, а спустившись на землю, обращают реальную жизнь в нечто нереальное, благодаря чему обретают способность отражать тяжелейшие удары судьбы.
Около полудня в театр в сопровождении Оллантага и Буртье прибыл князь. Не прерывая работы и не оглядываясь, Эразм все же почувствовал, что вместе с ними пришла и Дитта.
— Ну что? Мы не помешали? — воскликнул князь, вынудив тем самым молодого режиссера приветствовать себя с подобающими церемониями.
«Кажется, я докатился до того, что прибегаю к искусству лицедейства куда чаще, чем те молодцы на сцене», — подумал Эразм, отвешивая принцессе холодный поклон.
— Так, так. Стало быть, бомба разорвется в понедельник? — спросил князь.
Эта метафора испугала Эразма. Неужели князь догадывается, какой назревает скандал? Георги решился почтительно вставить и свое слово:
— Послезавтра, в воскресенье, у нас генеральная репетиция.
У Эразма не шло из головы слово «бомба», им овладевало все большее смятение.
Пока продолжался обмен любезностями вокруг кресла князя, Эразму подали телеграмму. Он отошел в сторону, вскрыл ее и страшно побледнел.
Китти извещала его о своем прибытии в субботу утром в расположенный близ Граница Штральзунд.
КНИГА ШЕСТАЯ
Напрасно все искали Эразма после того, как окончилась репетиция. Он чувствовал, что должен уйти, ни с кем не прощаясь, если хочет сохранить самообладание. Садоводство больше не было для него укромной гаванью. Мысль о доверительной беседе за столом с Жетро он тоже отбросил. Он решил провести остаток дня в одиночестве, уйдя куда-нибудь подальше, чтобы избежать всяких встреч.
Ему немного полегчало, когда он увидел вокруг себя тихое колыхание хлебов. Оставшись один на один с природой, человек воспринимает как реальность лишь самого себя и природу, а свое прошлое при желании может считать всего-навсего сном.