Атланты и кариатиды
Шрифт:
«С кем?»
Не сказал, с кем, что разочаровало и насторожило Максима. Мало утешили слова Игнатовича:
«К нашему замыслу относятся с интересом. Советуют не отступать».
Ему хотелось все же знать конкретно, кто относится с интересом. Раньше свояк ничего от него не таил, особенно когда дело касалось строительства города. Теперь только дал наказ:
«Надо делать новый заход».
И вот он делает его, этот заход.
Порадовало, что Богдан Витальевич проявил больше интереса к району, чем к сносу дома; правда, вещи несравнимые, тут такие масштабы! Дом для него, человека, который знал город только в общих чертах и не вникал
— Насколько удорожится квадратный метр?
— Рублей на двадцать.
Богдан Витальевич свистнул.
— Значит, считай на все тридцать. Предварительные подсчеты всегда занижены. Чтоб не пугать плановиков.
Максим, увидев, что он как-то оживился, попробовал пошутить:
— Как прикажете понимать этот художественный свист?
— Так и понимайте.
— Что Госстрой не поддержит наш проект?
— Я этого не сказал. Но... дорогой Карнач... «Закон экономии властно управляет нашими действиями и мыслями...» Помните, кто это сказал? Человек, у которого были большие возможности. Он жил не в плановом обществе.
— Но наряду с этими словами он сказал другие: «Проблема дома — это проблема эпохи». О чем мы больше думаем? О сегодняшнем дне или об эпохе? Дом живет не один день. По нашим домам потомки будут изучать эпоху... великих социальных сдвигов и таких же великих открытий. Расщепление атома... Космические корабли... И наша... простите... порой архаичная, убогая планировка, безликая архитектура и вдобавок невысокое качество строительства... Представляю, как будет ломать голову будущий историк культуры эпохи. Одно не сочетается с другим.
— Вы уверены, что изобретете «космический корабль»?
— Нет. Мы построим район, где люди будут иметь все необходимое для жизни и отдыха. Это предусмотрено съездом партии, постановлениями ЦК и правительства. Один наш коллега сказал: бороться за красивый город — значит бороться за красивых людей.
— Все правильно. Но сделайте это, не выходя из нормативов.
— Вы же архитектор и хорошо знаете, что это невозможно.
Раздражение, которое утихло было, когда Максим увидел интерес Богдана Витальевича к их району, опять начало расти.
— Черт возьми! В конце концов, мы ставим не только градостроительный эксперимент, но и социальный! Пора уже повести решительную борьбу с отчужденностью людей, живущих по соседству. В доме, в районе, как на заводе и в учреждении, должен быть коллектив. Разве такая цель не оправдывает средства?
— На социальные эксперименты архитекторам не дают денег. Нам с вами, во всяком случае.
Максим стиснул кулаки, прижал к полированному столу, смотрел на их отражение и с удивлением ощутил удары пульса в пальцах.
— Послушайте... Богдан Витальевич... Вы хорошо знаете меня, я знаю вас. В конце концов... я требую! Или скажите: «Закрой свой проект». Или дайте разрешение.
Опять удивило, что в ответ на его выпад Богдан Витальевич не проявил никаких эмоций. Снова провел ладонью по лицу и вяло промолвил:
— Добейтесь ассигнований, мы поддержим.
— Но без вашей поддержки плановики не хотят даже рассматривать. Получается заколдованный круг.
— Карнач, вы меня удивляете. Сказал бы это, например, Шугачев, дело иное. А ведь вы крот, знаете все ходы и выходы.
— Игнатович говорил в ЦК.
— Резонанс от его разговора не дошел до нас. Слабый, видно, был голос.
Показалось, что сказано это с иронией по отношению к Игнатовичу, и Максиму стало обидно за своего первого секретаря, он даже попробовал как-то защитить его:
— Пост Игнатовича вынуждает его говорить деликатно. Но я могу и пошуметь. У меня положение другое.
— Шумите. Пожалуйста, — снисходительно разрешил Богдан Витальевич.
Утверждение архитектурно-планировочных заданий, уже розданных Карначом (еще одна регламентация, против чего он когда-то протестовал), согласование титульных списков, два конфликта с УКСом, которое, как всегда, хотело упростить конструктивные решения, корректировка типового проекта здания облисполкома, другие вопросы, более мелкие, — все это Богдан Витальевич решил положительно и быстро, чем далее удивил Карнача. Повеселев, он сделал вывод, что отказ в одном деле морально обязывает руководителя пойти навстречу в остальных, и с усмешкой подумал, что надо будет эту психологическую особенность проверить и использовать, нарочно ставя вначале неразрешимые проблемы.
Попрощавшись уже, Богдан Витальевич как бы между прочим сказал:
— Кстати, можете считать, что вопрос о химическом комбинате решен. «Привязываем» в Белом Береге.
Максима ошарашила эта новость.
— Где решен?
— У нас решен.
— Костьми лягу, а не дам посадить «химика» в этом районе.
Добрый Богдан Витальевич почему-то вдруг рассердился, хотя не он принимал это решение и вообще промышленное строительство — не его сфера.
— Ваши кости перемелют. И даже в фундамент не положат.
— Зачем же мы там сидим, если с нашим мнением не считаются? Ломаем головы, планируем, делаем прогнозы...
— Не знаю, зачем вы там сидите, — насмешливо передернул плечами хозяин кабинета, протягивая на прощание руку.
В приемной Максим попросил Татьяну Петровну заказать телефонный разговор с Игнатовичем. Он был вне себя. Вопрос о размещении химического комбината обсуждался уже больше года. Приезжавшие представители союзного министерства облюбовали Белый Берег. У них были чисто экономические соображения: рядом вода, железная дорога, шоссе. Планы развития города? Комбинат поможет его росту. Что химикам до того, что он перечеркнет идею Заречного района, города-сада, уничтожит уникальную дубовую рощу — нынешнее место отдыха и будущий пригородный парк, когда город разрастется. Возражали все архитекторы, кроме Макоеда. Их поддержал Игнатович, хотя ему больше, чем кому иному, хотелось получить такой выгодный объект, потому что комбинат — не только химическая продукция, которая прославит город, но и жилье, школы, дворцы.
Министерству предложили три площадки на выбор, во многих отношениях не хуже Белого Берега. Разговор о комбинате на какое-то время как будто заглох. Игнатович беспокоился. Но он, Карнач, не жалел, втайне даже не прочь был, чтоб комбинат отдали другому городу; он хорошо знал, что большая химия — это неизбежно загрязнение среды, в частности водоемов. А у них река — чудо, гордость, чище всех рек. Река дает простор для интереснейших архитектурных решений. Просто грех сажать на такой реке химию. Уверениям специалистов, что теперь очистные сооружения безукоризненны, Карнач не очень верил. Такие уверения произносились и относительно Байкала, Волги или Днепра.