Атлас, составленный небом
Шрифт:
Достойна восхищения изобретательность наших строителей. В тот же день было доставлено около сотни ящиков, наполненных флейтами. Тем, кто особенно чувствителен, раздали вату для ушей, так как в процессе сварки флейты испускают умоляющий звук. Монтаж труб длился недолго. Из многоэтажки еще некоторое время слышался то один, то другой звук плененных инструментов, но когда по флейтам пустили воду, убитую подогревом в бойлерной, наступила мертвая тишина, готовая к приему жильцов.
Иллюстрация 46. Р.К., "Гордость строителей - пуск центрального отопления в
Коллективная фантазия
Как стальные обручи держат в бочке собранный в одно целое мрак, так и действительность под болезненные стоны беспощадно ломала голубое и по всему своду сбивала одну к другой трещины, образуя еще большую, широкую и глубокую Пустоту. Если в нее не опустить хоть что-то, емкость с мраком непременно разорвется, и тогда не найти такого средства, которое могло бы остановить разливающуюся темноту. Поэтому в бочку на всякий случай всегда стоит что-нибудь поместить. Виноделы из долины Мозеля до сих пор сохранили обычай после того, как бочка опустела, бросить в нее крупную виноградину, чтобы до нового урожая тьма не взяла в ней слишком большую силу. А так как у нас больше всего было фантазии, мы решили вступить в бой против Пустоты с единственным оружием, которое у нас всегда было под рукой и в избытке.
– Фантазия?
– спросила Эстер.
– Что такое фантазия? То же, что и иллюзия?
– Вовсе нет, фантазия - то, что есть, хотя многим кажется, что его нет. С иллюзией же наоборот, она представляет собой то, чего нет, но многие думают, что есть, - отвечал Драгор и вдоль и поперек.
– Кажется, это не слишком тщательно причесано, - смутилась Эстер от такого объяснения.
– И не должно быть, - улыбнулся Драгор.
– Тщательно причесана только действительность, причем как таковая она и нежелательна.
– Вот!
– Подковник, как всегда, должен быть первым.
– Я представляю себе поле. Точнее, склон холма, полого спускающийся к реке, по берегам которой растут ивы.
– Трава, как я вижу, переливается от теней облаков. Пышные облака пронзает солнечный луч, - переводит Драгор Татьянино пение.
– На склоне холма полевые цветы. Маленькие по размеру, но большие по цвету. Над цветами по склону скачет белый конь. Когда его Тело простирается в галопе, сверкает его круп. На нем верхом скачет Дух, - добавляет Саша.
– Конь и наездник, Тело и Дух, промчавшись сквозь ивы, вступают в реку. Летят брызги от водяной дорожки. Шуршит речная галька. Вдоль покрытой волнами дороги белый конь и наездник скачут к перекрестку устья, оттуда вдоль меньшей речки, дальше вдоль ручья к источнику, - подает голос Богомил.
– Время от времени белый конь сокращает себе путь за счет берега из земли. Иногда срезает угол по берегу из неба. С правой стороны он кажется принадлежащим к компании из выдр, раков и речных черепах, с левой похож на товарища бекасов, уток и журавлей, - слышен голос Люсильды.
– Потом они возвращаются на водяную дорогу. Прокладывают путь стаям рыб, идущим на нерест. Среди колосьев травы, растущих вдоль ручья, по краю каньона, над пропастью, все выше, к источнику стремятся они, - быстро добавляет Андрей.
– У источника, высоко в горах, под старым, величественным деревом, конь и наездник останавливаются, - коротко сообщает Эстер.
– Белый конь наклоняется над водой и пьет из начала дороги. В источник по его Телу соскальзывает и Дух, чтобы первой водой умыться, - заканчивает Богомил.
Потом мы все молча рассматриваем фантазию. Тишина столь густа, что до нас не долетает ни треск балок, ни звук ударов по нашей голубой крыше, которые наносят подъемные краны и от которых она все более опасно прогибается.
– Как приятно и спокойно высоко в горах, - первой говорит Саша по прошествии получаса.
– Очень приятно, - соглашаемся все мы.
– Я все спрашиваю себя: почему же это просто фантазия?..
– разочарованно бормочет Эстер, мечтательно играя ивовым листком, вплетенным в ее кудри.
– Эх, - вздыхает Драгор и проводит рукой по своим волосам, похожим на гриву.
Синие глаза Татьяны скользят по нам. Слышно усталое дыхание Андрея, Подковник раскуривает трубку и протягивает Саше каплю прозрачной воды, каким-то чудом оказавшуюся на его ладони. Эстер записывает в своем дневнике: "Сегодня вечером у нас была коллективная фантазия. Это то же самое, как когда в темноту пустой бочки кладешь виноградину или закрываешь в шкафу лаванду, чтобы тьма не проделала Пустоты на твоем теплом джемпере".
Отметив конец записи точкой, Эстер оборачивает свою тетрадь запахом табака из трубки Подковника.
– Чтобы обложка не обтрепалась, - объяснила она, хотя никто ни о чем не спрашивал.
Скрип свода заглушает клокотание воды далекого источника. Глухие удары размашисто отсчитывают что-то над нашим домом без крыши. На границе между Городом и Предместьем уже звонко куют тяжелые обручи для того, чтоб опоясать ими мрак. Тонкие слои нежного и ароматного табачного дыма покрывают мебель, как белое полотно в доме, из которого все уехали.
Ветхозаветные народы называли его Соленым морем. К его берегам из серы (под которыми каются сожженные грешники Содома и Гоморры) на тяжелых повозках, запряженных волами, в огромных глиняных сосудах, которые охватить могла бы только взявшаяся за руки семья из пяти человек, привозили тьму, тщательно собиравшуюся в течение целого года. Чтобы не рассеялось по свету, мрачное содержимое сосудов высыпалось в воду, которая никуда не вытекает.
Позже к тому же самому месту, называвшемуся теперь Lacus Asphaltites, тянулись и римские караваны, спотыкающиеся под солнцем пустыни и грузом запечатанных гипсом, полных мрака амфор. Тьма всех провинций находила конец в бесплодной воде, обнесенной каменными столбами, каждый из которых мог быть несчастной женой Лота и которые все вместе напоминали римлянам о том, что при возвращении не стоит оглядываться назад.