Атласные мечты
Шрифт:
– Ты лишила себя развлечений. А у меня призвание развлекать тебя, – медленно произнес он. – Похоже, ты в этом здорово нуждаешься.
– О да! – Глаза Элис вспыхнули.
С Кристофером Форбсом она чувствовала себя легко и непринужденно, чего никогда не испытывала с Николасом Паллиадисом. Но на полпути к мусорному баку она остановилась, держа в руках мешок с обрезками. Она вдруг поняла, что не может выйти через парадную дверь на улицу Бенедиктинцев: последние два вечера там, поджидая ее, стоял лимузин Николаса Паллиадиса.
Кристофер заметил, как изменилось выражение ее лица.
– Не волнуйся, – улыбнулся он, надевая пальто. – Мы выйдем во дворик и нырнем в соседнее здание. А оттуда – на рю Камбон.
Элис с благодарностью посмотрела на него и повернулась к выключателю, чтобы погасить свет. В наступившей темноте зазвонил телефон, висевший рядом на стене. Элис вздрогнула от неожиданности: линия только что была проведена, и она никак не ожидала, что кто-то знает ее новый номер.
Снимая телефонную трубку, она попыталась унять вдруг вспыхнувшую тревогу.
– Кэтрин, – прозвучал знакомый голос в телефонной трубке. Но теперь в нем не было привычной угрозы, ничего, кроме усталой озабоченности. – Тебе нужно немедленно вернуться. Мы знаем о Николасе Паллиадисе. То, что ты делаешь, очень опасно.
11
В полночь сильный ветер с моря пронесся над сухими холодными равнинами Северной Франции. Он налетел на Париж, грохоча ставнями Монмартра и кружась, как ночной демон, затем ринулся под гору к авеню Осман и площади Опера. В своей квартире на рю де Прованс Жиль услышал холодные завывания ветра, заворочался во сне в поисках тепла и уюта и прильнул к нежно округлому животу своей беременной жены.
Через мгновение Жиль пробудился, почувствовав, что что-то неладно.
Лизиан не спала. Она лежала, вглядываясь в темноту, ее бледные щеки обрамляли длинные пряди шелковистых темных волос.
«О Боже, – подумал Жиль, приподнимаясь на локте, чтобы взглянуть на нее, – пожалуйста, только не дай этому начаться заново».
Последние две недели его прекрасная жена втайне испытывала страхи, что ребенок, которого она вынашивает, страдает синдромом Дауна. Странная идея – ведь в свои тридцать два года Лизиан вряд ли входила в группу риска. Однако никакие медицинские обследования не могли разубедить ее. Лизиан желала пройти особый тест, и когда доктор отказался его проводить, она восприняла это как свидетельство того, что что-то все же не в порядке.
– Дорогая, – прошептал Жиль. Он нежно обнял ее и увидел, как прекрасные темные глаза, полные муки, обратились к нему. – Ничего не случилось. Я здесь.
– Жиль. – Она еле слышно произнесла его имя. – Я обману твои ожидания. У меня будет девочка.
Несмотря на усталость, Жилю едва удалось подавить рвущийся наружу смех. Еще одна навязчивая идея! Он нежным движением убрал со лба жены прядь волос. Она была так уверена, что «обманет его ожидания»; вот, оказывается, в чем проблема.
Когда Лизиан работала у Унгаро, она была самой красивой моделью в Париже, намного превосходя, по мнению Жиля, американскую манекенщицу Элис. Однако, как большинство моделей, она была убеждена, что далеко не так привлекательна, как кажется окружающим.
Странная, но очень распространенная болезнь. В раздевалках перед показами мод самые известные манекенщицы кричали в отчаянии: «Ах, разве вы не видите? У меня такой безобразный нос!» «Боже мой, это никуда не годится. Мои глаза слишком близко посажены!» Жиль никогда не переставал изумляться этой особенности. Очаровательные женщины были невероятно красивы, но всегда находили в себе нечто, что приводило их в отчаяние.
Теперь, обнимая свою ангелоподобную возлюбленную, Жиль был смущен и чувствовал немалую беспомощность. Лизиан всегда не хватало любви: грубый отец в маленьком бретонском городке, водитель грузовика, который отвез ее в Париж, когда ей было всего пятнадцать лет, и там бросил, потом какой-то фотограф, что подобрал ее в одном из придорожных ночных кафе и забрал к себе домой. Он преобразил Лизиан, обучил, как пользоваться своей хрупкой красотой, а потом, когда она ему наскучила, оставил, предоставив заботиться о себе самой.
Жиль поцеловал жену в лоб. Он обожал Лизиан, но она была на восемь лет старше его и считала, что слишком поздно обрела настоящую любовь, уверенная, что через несколько лет Жиль обязательно бросит ее. Вот о чем размышляла его любимая жена!
Напротив, Жиль, как никогда, нуждался в своей жене. Он страстно желал поговорить с ней, как это было прежде, до ее беременности. Лишь она одна могла бы понять положение, в которое он попал у Джексона Сторма в Доме моды Лувель.
Жиль чувствовал себя уничтоженным. Его талант растрачивался впустую: американцев интересовало не искусство, а только то, что могло принести им деньги. Никто не советовался с ним. С главным дизайнером обращались хуже, чем со швеями в ателье. Последним унижением был этот чудовищный рекламный трюк с приглашением девчонки Медивани на место его ассистентки. Все знают о ее увлечении наркотиками и раскованными сексуальными похождениями! Точь-в-точь, как ее скандально известная старшая сестра!
– Я обожаю маленьких девочек, – прошептал Жиль, мысленно отодвигая образ принцессы Джеки на задворки своего сознания. Он поклонялся Лизиан; знал, что будет испытывать те же нежные чувства и к своей дочери. Единственное, на что он смел надеяться, это то, что она с возрастом не превратится в неконтролируемого подростка с угрюмой мордашкой.
– Мне бы очень хотелось иметь ласковую маленькую девочку, – он нежно ткнулся носом в гладкую щеку жены, – такую же, как ее прекрасная мамочка.
Лизиан подняла руку и положила ее на свой большой круглый живот.
– Это грешно, – произнесла она с очаровательной прямотой, – желать заняться с тобой любовью теперь. Нет, это хуже, чем грешно, – это смехотворно.
– Милая моя, не думай так, – откликнулся Жиль. – Нет ничего смехотворного в желании заняться любовью.
– В самом-то желании – нет. – На ее лице появилось выражение меланхоличной чувственности, которое всегда так очаровывало его. – Но желать любить тебя… когда я в таком виде!