Атом (Atom)
Шрифт:
Туров садится на место для клиентов и смотрит в сторону, на возвышающуюся Мэдисон.
– Ты на восемьдесят процентов состоишь из бурого жира, милый, – говорит она.
– Где ваш морской монстр?
– В магазине тел, – говорит Атом, опускаясь в кресло напротив.
– Слава Богу, – бурчит Туров, вытирая лоб шёлковым платком. – Надо сказать, ужасно сложно руководить делом, когда эта антисоциальная мурена жуёт декорации.
– Отвлекает меньше, чем «голос ветра».
– Что там на столе?
– Просто изюминка.
– А я подумал, паук.
– Мечтатель. – Атом щелчком отправляет изюминку в пространство.
– Ты
– Позволь мне выражаться аккуратно, мистер Туров, – я не вижу разницы между коровой и твой ногой. Ты дёргаешься, как кукла со дня первого сотворения мира.
– Ты глубоко тупиковый индивидуум, – напряжённо скрежещет Туров, наклоняясь вперёд.
– Есть копы, есть бандиты, есть я – найди уже свой эшелон.
– Это как черепаха?
– Забудь, Тэфф, – говорит Мэдди. – Я не поверю, что этот парень сумеет правильно сесть на толчок.
– Да как ты смеешь! Я добросовестно пришёл сюда!
– С чем в кармане?
– Информация, мистер Атом. – Голос Турова срывается на еле слышимый шёпот. – Про Кэндимена. Он учёный джентльмен, написал книгу, доказывая это. Но Кафка ему нужен не для научных целей.
– Мыщелок из руки Гогола Шульца.
– Может быть, – кланяюсь твоей образованности. Но должен сказать, Кэндимен пылает немодным страхом, что мы все будем ободраны и разорваны в ядерной печи.
– Он может оказаться прав, – говорит Атом, закуривая аморт и откидываясь в кресле.
– Он говорит, только скользящие по земле насекомые выживут в огненном шторме. И он определённо порос бивнями в попытках создать род человеческих насекомых, которые выживут на этой проклятой планете.
– Каждому нужна цель.
– Ты не понимаешь, – возбуждённо хнычет Туров. – Он уже помещал мозг жука в человека, а мозг человека в жука. Эти ужасы он уже совершил.
Атом слышал о таких делах. Парень по имени Кидди Дазуза чувствовал, что он форель, запертая в человеческом теле и оставленная для трансвидовой операции. Он слил деньги на катер и в отчаянии пытался закачать свою голову в тело Джеда. Но его разум был забракован за укрывательство оптимизма. Похоже, рыбы – машины, рукотворные они или нет.
– Готов спорить, результаты были суровые.
– Весьма суровые, мистер Атом. Но теперь Кэндимен собирается разработать мозги, как лучше сказать, половина на половину.
– Туров, ты с утра закидывался кислотой? – мягко спрашивает Мэдисон.
– Она попала в точку, Туров. Или в моллюска. Эй, погоди, ты говоришь, что джентльмен – какой-то мозговой хирург?
– Нет, мистер Атом, он нанял человека, доктора ДеВорониза, я его презираю. Он таскает с собой странные устройства, как надомный дантист. Он из тех, кто держит своих предков в качестве украшения. Даже Кэндимен перестал доверять ему – меняет основы в страхе предательства.
– Значит, джентльмен собирается сделать мозги старого брата таракана моделью для жуковека, которого так хочет сотворить.
– Звучит как сказка, мистер Атом, но я вас уверяю, это страстное убеждение Кэндимена.
– Что ценно, Туров, – мы как раз узнали, где тыква. Глаза Турова выпучиваются, как у королевской креветки.
– То есть, раньше у тебя… Раньше у тебя никогда не было мозгов! – Задыхаясь, он лепечет. – Я оторву тебе обе руки и использую их для покраски города, ты… ты…
– Ты действительно умеешь себя вести, ты знаешь об этом? –
– Твоё тело – храм, солнышко, но твоя голова – собор. – Атом надевает инфракрасные очки. – Я вытащу пистолет из основы, потом пойдём варить тыквенную кашу.
Под домом Атома подземный лабиринт, основанный на компьютерной томографии его черепной коробки. Глядя на спускающийся лифт, Нек, проскакав вниз по бесконечной гулкой лестнице, потом по проходу, бренчащему спрятанной техникой, зарывается теперь в погреб между двумя рядами труб. Волоча за собой Эсхатологическую винтовку, он добирается до железной сетки – за ней вертикальная вентиляционная шахта, ревущая сгоревшей пылью.
Похожий на ворона, Атом бредёт по дороге, нависающей над шахтой и обрывающейся в пустоту. Там стоит хромированный демонстрационный стенд с пи-столетом. Он похож на тонкий «армани».38, сделанный из чёрного бриллианта. По виду Нек готов поверить, что в нём совсем нет внутренних элементов, статуэтка-фетиш. Его дырявые бока – совсем как у самолёта-невидимки.
Но когда Атом касается его – прямо перед тем, как всё взрывается к чертям – пистолет становится прозрачным, как стекло. Ужас охватывает Нека и подкатывает к горлу. Потом он разглядывает потайные небеса скрученных стен, чудовищного смеха и взрывного сияния. Голоса рождения, тусклые капельки ландшафта и кровавые бабочки смерчат в воздухе. Атом – призрачное привидение под дождящими ранами и обтекающим склоном. Жёлтый спинномозговой свет течёт по шахте колодца, и его тени дрожат, а плащ развевается. Вспышки звезды падают в глубины. Чувства Нека начинают стробировать. Мелькание зубов отбрасывает искры. Красные пальцы обнимают рукоять пистолета. Город ослепительных игл. Потом он не видит ничего, глазные впадины его черепа парализованы холодом.
Выжженный до призрака, он вываливается на улицу, смазанную дождём.
12 – Кем бы ты ни был, это становится ясно
– Я выудила книгу жуков этого джентльмена, – говорит Мэдди, когда Атом ныряет в машину. Туров сидит сзади с видом осаждённой крепости. Мэдди выводит экран на замутнённое дождём лобовое стекло. – Она называется «Холостая Мать, Посмотри на Меня».
Атом проматывает текст, читает, пока они трогаются.
«Бдительное дитя может сказать тебе, что жизнь съёживается, как низкий остров. Организованная религия прибавила Иисуса к пищевым группам. Обязанность обладать деньгами, вынужденные цветы договорённостей, имитация споров, консервированные выстрелы, суровый яд судебных разбирательств, бесплодная попытка западной культуры зачесать волосы на лысину – вот написанная кровью и английскими буквами хромота человечества. Род человеческий держит в руках порог вдохновения, дабы его не захватило остроумие».
– За нами хвост, – говорит Атом.
«Амбиции появляются там, где я сторожу их. Абсурдно верить, что природа разрушает нравственность подобно тому, как мы не годимся для того, чтобы судить суетливые существа в наших стенах. Они чужие нам, и какова будет мера их величия или безрассудства? Насекомые не одеваются. Они корчатся и дрожат, очевидно, по превосходным причинам. Их защита растёт изнутри. И пока наше время проходит, вина идентична прогрессу. Жаркая смерть приближается, и в мои мечты врывается топот суставчатых конечностей членистоногих».