Атом (Atom)
Шрифт:
– О ха-ха, думаешь, прикольно торчать там, разглагольствовать со сцены перед кучей хамья?
– Естественно, именно об этом мы тут и размышляем – доставляет ли тебе этот процесс удовольствие? Будет ли так же радостно тем из нас, кто шевелит ко-нечностями.
Китти шествует к тяжёлому столу, хватается за его углы и пристально смотрит поверх него в единственный живой глаз Термидора.
– Ты быстро растёшь в моих глазах, Эдди, прямо как когда открыли, что бронтозавр может сидеть на жопе.
Термидор выставляет вперёд челюсть, как лоток в кассовом аппарате.
– Отлично, ты даёшь мне истинные факты
– Ладно, ладно. – Она садится напротив с сигаретой в руках. – Парень вошёл за здорово живёшь, поднялся на сцену и набросился на меня с угрозами и т.д. Потом в ход пошли словесные оскорбления, игра на флейте, огонь упрёков, горемнеи. Повсюду пули – у меня царапина на макияже, видите?
– Ничего не вижу.
– Зато больно.
– Ты просто не знаешь, что такое боль. Твой спинной мозг никогда не видел света.
– Да? Ну, зырь сюда, мистер Был-Там-Спёр-Рубашку. – Китти вытягивает на стол длинную ногу и задирает штанину, показывая сигаретой. – Видишь? Костепилка, прямо насквозь. Добавлено два дюйма, снова скреплено, конец сказки.
– Китти, я говорил тебе не показывать мне эту фигню. На кой мне в жизни сдались твои шрамы?
– Аф-фигеть, – шипит Шив, заглядывая ей через плечо.
– Боже, – тявкает Китти, пряча шрам, – давно ты сзади? Аж мурашки по коже.
– Сядь, Шив. – Термидор смотрит, как Шив скользит назад на диван. – Сейчас, Китти, ты перескажешь мне разговор с этим парнем – его все слышали, понимаешь, но мне надо услышать его из твоих уст.
– Да? – Китти нервно затянулась сигаретой. – Хорошо. Сказал, его зовут Атом? Адам? В этом роде. Модальность сыщика. Сказал, ищет Гарри. Фиаско.
– Ну, это забавно – почему он пришёл к тебе, Китти? У вас с Фиаско что-то есть?
– Ему бы хотелось, – говорит Китти, убивая амортизатор и вставая. – Ладно, забавный вышел визит, Эдди. Я зарегистрировала свою жалобу.
– Ты жалеешь, что я выпустил тебя на сцену?
– Нет-нет-нет, Эдди, я весьма благодарна, но место не слишком изысканное. А тут ещё и частные херы будут летать по сцене?
– Воспринимай это как комплимент, Китти. Ох и эй. Не в курсе, где мне найти Фиаско?
– Не-а, – отвечает она от дверей.
– И почему я тебе не верю?
– Го-мо-сексуальная паника? И вот её нет.
Термидор с минуту размышляет.
– И что за парень этот Адам-Атом?
– Единственный парень с модальностью ЧД и похожим именем – это Тэффи, Тэффи Атом.
– Отлично, Нек. Что мы о нём знаем?
– Слышал, он отрастил усы на животе, – шипит Шив.
– А ты? – вопрос к Наде Неку.
– Ага, всё как он сказал, я тоже слышал эту историю.
– Ясно. И всё?
– А что, этого мало?
Термидор откидывается назад и разглядывает обоих.
– Нада Нек, ты хорошая правая рука, но твою философию нельзя изложить вслух, не сбившись на австралийский акцент. Шив, ты хороший резатель, но твой интерес к ножам ведёт тебя к ошибкам в суждениях.
Оба ёрзают на диване. Шив хотел бы упомянуть о слабости босса к одной пустоголовой блондинке. Он считает её неуместной. Он полагает, что сам подходит ей гораздо лучше. Всё-таки Китти скальпелезависимая, а он резатель. Он понимает эти радости. Ты не жил, пока не оперировал собственной
– Вот что я скажу, – объявляет Термидор. – Шив, сядь на хвост Китти, посмотри, может, она выведет тебя на этого малого, Фиаско. Нада Нек, – ты найдёшь мне Атома. Он знает что-то об Исчезнувшем Гарри, пускай поделится знанием. Убирайтесь.
– Шив всё сделает как надо, – шелестит резатель, когда они с Надой Неком пятятся из комнаты.
– Китти, Китти, Китти, – мурчит Термидор.
Фиаско, Атом. Их кости сунут в работающую мельницу раньше, чем они снова начнут приставать к этой невинной девушке.
На чём она его поймала? Походка, эгоизм, сарказм. Она совершенный призрак его матери.
Босс, конечно, думает, что он преувеличил, но Тренсем знает, чему он стал свидетелем. Ему пришлось обнажить бензопилу, и эта шваброчка – та, которую никто толком не видит – стояла и пыталась привлечь его внимание. Оглянувшись, он обнаружил на сцене незнакомца в большом чёрном плаще, играющего на гигантской флейте. И пока он играл, что-то начало надуваться на конце инструмента. Это оказалась человеческая голова, полностью повторяющая таковую музыканта, губы прилеплены к другому концу флейты, смотрит на своего близнеца. Потом тело начало выпадать из-под головы, как рождающийся телёнок. Ноги коснулись сцены, и форма расширилась, медленно колыхаясь в потоках воздуха. Потом быстро надулись руки, затрепетали на позицию, и настоящий парень, первый, отцепился и взмыл над аудиторией. Новый мужик, плащ и всё остальное, перехватил флейту, и его музыка качалась и скользила, как фигура воздушного десанта. Летящий мужик, подсвеченный, испещрённый тенями, заорал, словно в ужасе, и с ним все остальные. Клиентура начала палить в потолок, друг в друга, в музыканта на сцене. «Баррет 82», ухая, отцепил один из резиновых канделябров, и к тому моменту, как тот шмякнулся на стол, все вытащили пушки.
Музыкант отреагировал странно. Когда посыпались залпы, он сложил флейту и обернул плащ вокруг себя, как Бела Лугоши, осел под ним и повернулся спиной. Пули словно исчезали в этом плаще, как обещания в манифесте. Потом, когда снаряды разнесли летающего человека, весь притон оказался под душем конфетти, все чурбаны смотрели вверх, как будто это Рождество, а парень со сцены исчез.
Каждая чешуйка конфетти несла миниатюрное подобие лица незнакомца.
4 – Черное бремя
Есть только одно заведение хуже Дворца Креозота, и это – Бар Задержанной Реакции на улице Валентайн, мрачная пещера каркающих прохвостов, стеклянной пыли и наслаивающихся искажений. Те, кто просят пулю и пива, никогда не доживают до дегустации напитков.
Бармен Дон Тото торгует символами анархии, сделанными из печёной пшеницы, – крендельки, как он их называет. Клиентура обжирается наркотиками пополам с джином, элем со всего света, содой и даже молоком. От некоторых коктейлей так пухнет голова, что человек становится похож на Ньюта Гингрича. Таких невезучих окружают и забивают, как кабанов. За стойкой в рамке висит фотография Рони Нелюбимого, боксёра, которому приказали слить бой, а он прорвался через внутренние сомнения и избил не только противника, но всех и каждого на арене и в её окрестностях в нарочито-ярком взрыве насилия против подавляющей заурядности.