Атомная бомба
Шрифт:
Оказывается, причиной беспокойства стали… муравьи. На аэродроме их было огромное количество, и они доставляли немало неприятностей испытателям.
А тут случилось непредвиденное. Испытания из-за ухудшения погоды были отложены на сутки. «Изделие» уже находилось в самолете, и его решили оставить там.
Вечером испытатели начали размышлять:
Однозначного ответа не было, и тогда своими сомнениями испытатели поделились с Игорем Васильевичем Курчатовым.
Утром проверка «изделия» и подготовка его к полету началась «с нуля». Бомбоделы рассказывают, что на корпусе одного муравья, довольно крупного, они все-таки нашли… Впрочем, проверить это невозможно: не всегда можно определить, шутят физики или нет.
Не чудо, а чудище…
Президент АН СССР А.П. Александров взял меня на борт самолета, на котором он летел с Байконура. Анатолий Петрович впервые видел, как стартует ракета (на орбитальную станцию «Салют-6» ушел на работу интернациональный экипаж), и это зрелище произвело на него большое впечатление.
Во время интервью я задал, оказывается, бестактный вопрос:
— Неужели старт ракеты поражает больше, чем ядерный взрыв?
— Я не был на испытаниях оружия, — ответил ученый.
— Не может быть?! — не удержался я.
— Почему же? — теперь пришла очередь удивляться академику. — Мы были воспитаны так, что не следует не лезть не в свое дело. АП конструкция оружия, его испытания — не мое дело, это ведь не реакторы. Хотя, не буду скрывать, хотелось посмотреть своими глазами и на это чудище.
— Вы имеете в виду, что старт ракеты и ядерный взрыв — это не чудо, а чудище?
— А разве кто-то думает иначе?! — парировал Александров.
Тогда мне показалось, что Анатолий Петрович что-то не договаривает. Секретность по-прежнему была тотальной, а потому ни рассказывать об оружии, ни интересоваться им было нельзя.
И лишь спустя много лет, в самый разгар «гласности», некоторые страницы истории «Атомного проекта» удалось прочесть. Одна из них поразила меня: я узнал о реакции И.В. Курчатова на испытания водородной бомбы. Один из участников работ рассказал, что Борода был весь день «какой-то странный», и он неожиданно заявил: «теперь на каждой бомбе можно рисовать голубя мира».
Подтверждение столь необычному поведению Курчатова я нашел в воспоминаниях А.П. Александрова:
«Он приехал после этих испытаний в состоянии довольно глубокой депрессии. Обычно это был страшно живой человек, веселый, всегда у него были какие-то идеи. Тут он был подавлен. И он мне стал об этом испытании рассказывать. Он не говорил никаких технических подробностей, все это было не то, чем я должен был занимался. Но он сказал так: «Анатолиус (он меня называл так всегда), я теперь вижу, какую страшную вещь мы сделали. Единственное, что нас должно заботить, чтобы это дело все запретить и исключить ядерную войну»… И он мне рассказал, что в 60 километрах от того места, где производилось это испытание, тоже произошли разрушения. И когда он посмотрел на все то, что разрушилось, он понял, что человечество погибнет, если дать этому делу волю. Причем тогда была испытана не самая мощная водородная бомба. Потом было испытание еще более мощное…В два с половиной раза мощнее. Это было сильное землетрясение. Это было разрушение громадного количества зданий, техники, которая была там расставлена. Были сжарены все животные… Курчатов понимал, что мир находится на грани катастрофы…»
Именно в эти дни И.В. Курчатов понял, что главное направление развития атомной науки и техники — мирное. На испытания оружия он больше не ездил.