Атомная крепость (илл. И.Ефимова)
Шрифт:
– Кто он? – спросил Гейм.
– Подлый негодяй, Генрих фон Краус… капитан…
– Гейм… Стив Гейм, – представился летчик и тут же шепотом спросил: – А вы, кто же вы?
Девушка, с чувством сжав его руку, ответила:
– Меня зовут Бэтси… Бэтси Прайс. Вы придете ко мне, Стив Гейм? Да?
– Да, да, – прошептал Гейм в крайнем волнении. – О да, я приду к вам. Но я прошу вас как о великой милости…
– О чем, Стив? О чем?
– Если вы чувствуете хоть каплю признательности ко мне, Бэтси Прайс, ни одному человеку, слышите, ни одному человеку не говорите, что это я выручил вас сегодня. Помните, моего имени не должен знать никто, а особенно ваш отец и этот немец Краус. Во имя моей жизни, Бэтси Прайс, я прошу об этом.
Судя по топоту невидимых из-за густых деревьев коней, всадники были уже совсем
Гейм пристально посмотрел – в глаза своей спутницы.
– Во имя жизни, – шепотом повторила она и твердо сказала: – Не беспокойтесь, я обещаю вам… но вы должны навестить меня в «Приюте Бэтси»…
– Я приду, – ответил Гейм и быстро скрылся в чаще леса.
Он шел на север, стремясь еще засветло выйти к берегу Гудзона.
Глава двенадцатая
Русаков стоял у окна своего кабинета и смотрел на площадь имени Дзержинского. Мчались автомобили, шли троллейбусы. Но молодой чекист ничего этого не замечал, занятый своими мыслями. Затем он подошел к письменному столу и поднял телефонную трубку.
– Здравия желаю, товарищ полковник. Говорит капитан Русаков. Разрешите зайти к вам по важному делу.
– Заходите, – ответил полковник Соколов. Русаков по привычке одернул на себе китель, поправил прическу и, взяв со стола папку с документами, вышел из комнаты.
– Вовремя вы, – встретил его полковник. – Я как раз собирался вызвать вас с докладом по делу о «Незваном госте».
– О «Незваном госте» я и хочу доложить. Разрешите?
– Докладывайте.
– Начну с того, что час тому назад арестованный Струнников попросил свидания со мной.
– Стало быть, он решил прекратить играть в молчанку?
– Вот именно, – подтвердил Русаков. – Я велел сейчас же привести его ко мне. И вот его показания. – Русаков протянул полковнику протокол допроса. – Струнников признал, что собранные о нем данные правильны. В плену он, конечно, не был. Сын крупного кулака, высланного в свое время с Украины, Петр Струнников через десять лет вернулся в родные места под другой фамилией, устроился преподавателем русского языка в средней школе, женился… Но ненависть к народу, к советскому строю не давала ему покоя, и он примкнул к банде уголовников, совершавшей нападения, на магазины, сельские кооперативы, на партийных работников… Бандиты грабили и убивали. Двойную жизнь Петр Струнников вел до конца тысяча девятьсот сорокового года, когда ему стало ясно, что его уголовным похождениям скоро наступит конец. Тогда он скрылся, уехал в западные районы Советского Союза и сумел тайно удрать за кордон. Семью, детей бросил. Банда вскоре была обезврежена. Струнников, которого судили заочно, был приговорен к двадцати пяти годам тюремного заключения. В годы войны он помогал гитлеровским аккупантам, после войны перешел на службу к новым хозяевам, окончил шпионско-диверсионную школу, там же преподавал разговорную практику русского языка. Затем его решили использовать, так сказать, по прямому назначению, и вот теперь перебросили на территорию Советского Союза для того, чтобы помочь пробраться в нашу страну другому, основному агенту, после чего Струнников должен был приехать в Киев и там ждать, когда с ним свяжется разведка. Арестованный признал, что он и второй агент приземлились в районе города Краснотал, именно так, как это установили вы, товарищ полковник.
– Что же арестованный сообщил о личности другого агента, нелегальную переброску которого в Советский Союз он должен был замаскировать? – спросил Соколов.
– Струнников утверждает, что о втором агенте и о задании, которое ему было дано разведкой, он не имеет ни малейшего представления. После долгих размышлений я пришел к выводу, что этому можно поверить.
– Допустим… – согласился полковник. – Но что он сообщает о личности своего напарника?
– Вот тут положение осложняется, и эту часть показаний Струнникова на веру принимать никак нельзя, – продолжал Русаков. – Арестованный утверждает, что он не только не знает сброшенного вместе с ним человека, но и не видел его лица и не слышал его голоса. По его словам, лицо второго агента было скрыто повязкой, а объяснялся он с ним, со Струнниковым, жестами.
– Н-да… И что же вы думаете о показаниях арестованного? – спросил полковник.
Русаков немного подумал и затем уверенно ответил:
– Я
– То есть?
– Я думаю, что перед ним поставлена задача не только замаскировать выброску на нашу территорию «агента-невидимки», но и помогать этому агенту в дальнейшем. Возможно, что именно тот агент и должен был позднее связаться со Струнниковым в Киеве.
Полковник встал и прошелся по кабинету.
– А почему арестованный не хотел дать таких показаний сразу или хотя бы немного раньше? – спросил он, круто повернувшись и остановившись против капитана.
– Он объясняет это тем, что боялся за свою семью. Не за ту, которая у него была в Краснотале, а за другую… В Западной Германии Струнников успел обзавестись новой семьей. Согласно его показаниям, у него там жена и двое детей, которые сейчас находятся на положении заложников у американской разведки.
Полковник задумался.
– Ну, все это, полагаю, со временем выяснится, – произнес он. – Думаю, в одном и очень важном пункте вы не правы. Да, да… – повторил он. – В важнейшем пункте вы не правы. Видите ли, анализируя показания арестованного Струнникока, вы не можете забыть, что его личность не внушает нам доверия, и, таким образом, инстинктивно, так сказать, ищете какие-нибудь обоснования для выводов, противоположных тем, на которые рассчитаны показания. Так ведь?
– Так, – согласился Русаков.
– Это естественно и понятно, – продолжал полковник. – Вот почему опытные враги иногда охотно дают более или менее правильные показания – они рассчитывают как раз на то, что им не поверят и следствие пойдет по ложному пути. Чтобы избежать подобной ошибки, надо при оценке искренности показаний исходить не только из отрицательного представления о личности того, кто дает эти показания, но и из всего, что мы знаем по делу. Разберемся же в том, что нам удалось пока выяснить. Нас, понятно, главным образом интересует сейчас не Струнников, а тот агент, что был с ним. Итак, во-первых, мы теперь определенно знаем, что такой человек существует, что он был сброшен над нашей территорией с американского самолета и где-то пока скрывается. Во-вторых, нам известно и такое очень важное обстоятельство, что заброска в нашу страну вражеского лазутчика была организована так, чтобы мы не могли узнать о его существовании. С этой целью ими и был использован Струнников. Все это бесспорно, но я чувствовал, что чего-то нам не хватало. Чего? Уверенности в том, что выводы о методе заброски к нам вражеского агента были именно таковы, какими они мне представлялись.
– Но теперь Струнников подтвердил это, – вставил Русаков.
Полковник усмехнулся.
– Эта часть показаний арестованного не имеет сейчас для нас большой цены, – сказал он. – Подтвердить то, о чем мы уже знаем без него, – подумаешь, большая заслуга! Он же знал с самого начала, из беседы с ним тогда в Краснотале, что мы разгадали трюк пославшей его разведки. Дело, милый мой, не в этом, а в том, что он, наверное, сам о том и не догадываясь, сообщает нам весьма важную недостающую деталь к делу о «Незваном госте».
– Какую? – спросил Русаков. – Я что-то плохо понимаю.
Соколов в упор посмотрел на него.
– Струнников не только ничего не знает о сброшенном вместе с ним парашютисте, но действительно не видел его лица и не слышал его голоса. Я абсолютно уверен, что в этой части показания арестованного правдивы.
– К чему им весь этот детектив? – спросил Русаков. Полковник прошел на свое место и опустился в кресло.
– Детектив? – иронически произнес он. – Это смотря что считать детективом. Если под ним подразумевать необычные поступки людей, то ведь нельзя забывать, что вся грязная, кровавая работа иностранных разведок построена на чем-то необычном, проводится необычными методами; люди, которые при этом ими используются, тоже в своей тайной, предательской деятельности раскрываются не с той стороны, с которой их знают на службе, а часто и дома, а совсем с другой. Но вернемся к тому, чего вы не поняли в показаниях Струнникова… Сейчас мне ясно, что вражеский агент, засланный к нам в качестве «агента-невидимки», имеет какое-то весьма серьезное задание. Разведка позаботилась не только о том, чтобы сделать неизвестным для нас факт его выброски с парашютом в районе Краснотала, но и о том, чтобы Струнников в случае провала не мог опознать его и выдать. Понятно?