Атомная лопата: Лучезарное завтра
Шрифт:
При этом, освещение было, даже лампа, на малом атомном элементе питания. Походная вещь, но на столе вот, стоит. И, при этом, освещение общее тоже есть. Странно.
Хомыч подошел к здоровенному шкафу из жести, и, явно от меня пряча содержимое, зашебуршал там.
– Смотри, – протянул он мне знакомую пилу.
Потёртую, в царапинах – но вроде целую внешне. Кроме одного момента.
– Рукоять я не выправлю, это только на замену, – постучал я по изуверски выкрученной рукоятке инструмента.
– Рукоять нормальная, – отмахнулся Хомыч. – Крепко сидит, не шевелится!
– Будем смотреть, – пожал плечами я.
Атомная батарея была на месте и не разрядилась, что и неудивительно – пятьдесят лет непрерывной работы, за пару сотен лет её пилой чёрта с два разрядишь, если только пусковую зажать – но тут механизм раньше сотрётся, чем батарея разрядится.
– Смазка нужна, – констатировал я.
– Подсолнечное подойдёт? – поинтересовался Хомыч.
– А минерального нет?
– Откуда у нас, – вздохнул грустно председатель.
– Тебе виднее, откуда, – не стал я пока углубляться в вопрос. – Подойдёт, но менять почаще нужно, и вонять будет. Сгорать.
– Это ерунда, – и от этого отмахнулся председатель. – А не работает почему?
– Смотрю, – через плечо буркнул я.
И турбина – герметична, хоть и заляпана. Протёр её краем коврика со стола – Хомыч крякнул, но возмущаться не стал.
– Нож есть? – уточнил я.
– А зачем тебе? – подозрительно сощурился Хомыч.
– Свой ломать не хочу, – ответил я. – А нужно плоское остриё.
– Ну… найду, – протянул председатель вновь зарываясь в шкаф и, через минуту, извлёк из шкафа тупейшее лезвие без рукоятки. Точно хомяк.
Но мне такое и было надо, так что отвернул я три винта, снял кожух и уставился на слетевшую шестерню привода. Прокладка, видимо от времени, рассыпалась, а гуляющая шестерня расшатала гайку-фиксатор. И теперь она вращалась вхолостую, а предохранитель, не фиксируя движения полотна – вырубал пилу. Чего тут чинить, недоумевал я, отрезав от палатки-свёртка полоску вместо прокладки и ставя всё на место. Собрал пилу, запустил – работала, как и ожидалось. Занятно, кстати – перекрученная рукоять превращала инструмент практически в меч. А после всучил пилу выпучившему на меня глаза Хомычу.
– Дааа, мастак, – протянул он, несколько раз запуская-отключая пилу. – Так, для начала – пожрать и выпить, – озвучил он.
– Это мы не против, – покивал я.
– Понятно, ты Жорик вон какой здоровый. И рукастый, – протянул Хомыч, махнув рукой в окно.
– Сторожили? – уточнил я.
– Само собой, ктож тебя знает, – не стал отнекиваться он.
А через десять минут на столе стояла груда аппетитно пахнущей еды. И яишница, точно из страусиных яиц – у кур таких огромных не бывает, даже у модифицированных. А так – салаты, банка огурцов, мясо всякое, хлеб. Из интересного – не было картохи, вот вообще. А синие куски в кастрюле явно указывали на то, что это репа. Как и огромная, литров на пять бутыль, с явным спиртным, была с жидкостью голубого отлива.
– Спасибо, – искренне поблагодарил я, накидываясь на жратву со всей страстью двести лет не видевшего нормальное пожрать человека.
И сточил всё что было за пять минут. Вкуууусно, сытно, но…
– А ещё есть? – с ожиданием уставился я на Хомыча.
Тот почему-то уставился на меня выпученными глазами, побарабанил пальцами по пустой банке из- под солёных огурцов (ну выпил я рассол, не пропадать же добру) и выдал:
– Найдём.
И ещё полчаса я питался, наконец-то почувствовав сытость и довольство, впервые за время после холодного сна.
– Эх, хорошо, – довольно откинулся я на табуретке.
– Здоров же ты жрать… – потерянным взглядом осмотрел опустевшую тару председатель. – Ладно, шмотки скидывай, бабы очистят-постирают. В простыню завернись, – протянул он мне простыню.
Ну я завернулся, но момент отметил: “бабы”, не ругательство. Надо будет поточнее узнать.
– А теперь – выпьем, – прищурился Хомыч, потирая руки. – За знакомство и за дело твоё. А потом в баньку пойдёшь, как раз растопится.
– Выпить – это я за. И банька тоже хорошо! – потёр я руки.
И начали мы пить, причём Хомыч, явно рассчитывал габариты – подливал мне раза в два больше, чем себе. Да и пил реже, ну и фиг с ним. А мне было хорошо – сытый, опьянение лёгкое и не напрягающее, да и в тяжёлое не переходит теперь совершенно.
Одно расстройство – Хомыч трындел пулемётом. И на мои попытки что-то узнать уточнить – отмахивался стаканом, огурцом, просто рукой. И продолжал трындеть и наливать. Ну и фиг с ним, пока. После жратвы и вполне приятного на вкус самогона – пусть трындит, а я пока буду на отсутствующий ус мотать.
А трындел Хомыч какие-то совершенно бытовые, никому кроме деревенских неинтересные вещи. Но и в них были незнакомые и любопытные моменты, которые я запоминал: выяснится со временем.
А так выходило что совхоз производит еду, которая доставляется своими силами до некоего “рынка”. Место где этот рынок Хомыч не говорил, но понятно, что по дороге, в городе каком-то. И подтвердилось использование жоп в качестве расчетных средств. Как и скудность нормального оборудования, хоть и его наличие. Плиты нагревательные, маслобойки и прочее подобное – Хомыч жаловался на дороговизну, поминая жадность кооперативщиков. Но не материл, а так… Ну, вроде как дорого, но всё равно “спасибо”.
И вот, на определённый момент, уже с заплетающимся от выпивки языком, он выдал:
– Ж-ж-жорик, ик! Хороший ты па-а-арень! Ру-у-укастый! Жрёшь только, ик, много, но ладно… А в Грязи не хочешь поселится? У нас и дело найдётся, а какие у нас девки… – аж причмокнул он губами.
– Да у меня дела, Хомыч. Не могу, – постарался я не обижать хорошего человека.
– Делааа…ик. Жаль. И жрёшь много… Ладно, иди в баньку, за домом. А я что-то спать хочу.
И шмякнулся мордой в коврик на столе. Ну и ладно, пусть спит. А я прихватил скрутку, запахнулся в простынь как грек, да и потопал за дом. Банька обнаружилась без проблем, хорошая, бревенчатая, натопленная. Правда мыла не было, какие-то бутылки. И мочалки… из лыка. Но, полезно, говорят.