Атомные танкисты. Ядерная война СССР против НАТО
Шрифт:
Я еще вроде бы услышал какой-то слабый вскрик на английском, но он не повторился. А через минуту наверху все окончательно стихло.
Сдвинув шлем на затылок, я высунулся из импровизированного укрытия – на улице воняло порохом и еще чем-то горелым. Несколько окон в домах дальше по улице темнели выбитыми ставнями и стеклами.
На мостовой лежали в неестественных позах трупы в пятнистом, их оказалось пять штук, а не четыре, как мне сначала показалось.
Через пару минут я услышал шаги, уже с той стороны, где должна была оставаться БРДМ, а затем увидел два неумело крадущихся вдоль улицы силуэта – один в пятнистом, второй в черном. А потом знакомый голос авианаводчика Тетявкина
– Товарищ майор, вы там живы?
– Да жив, жив. Вы чего это ко мне оба ломанулись, разведчики фиговы? Кто в лавке-то остался?
– В какой лавке? – спросили оба орла в один голос, явно не поняв вопроса.
– В машине. То есть во ввереной вам «БРДМ-2».
– Так этот, майор авиационный, – ответил Тетявкин. – Он нам и велел за вами идти.
– Вова, – сказал я зловещим тоном злого учителя начальных классов (примерно так разговаривал наш школьный учитель пения Домрачеев, по кличке «Домра», которого мы, помнится, сильно не любили). – Ты, блин, офицер или где? Ты почему выполняешь повеления непонятно кого? Этот летун тебе разве начальник?
– Так хотелось же скорее, – ответил Тетявкин голосом Кисы Воробьянинова. – И потом, он все-таки старший по званию…
– Это он у себя в небе старший по званию. Возможно. А здесь, на земле, для тебя я первый после бога, понял?
– Так точно…
– Ладно, это все лирика. Давайте сюда, орлы, тут у меня раненый, а я его уже заколебался таскать…
Я отдал автомат Тетявкину и остановился, переводя дух. Повоевал называется. Теперь точно будет чего вспомнить.
Зудов и Тетявкин довольно долго доставали ругающегося сквозь зубы пшека с лестницы, а потом столь же долго тащили его к БРДМ. Я, взяв трофейную «М-16» наперевес, шел позади них, наблюдая за обстановкой. Но улица позади нас была безмолвна, возможно, мы положили всех. А вот в стороне нашего расположения стрельба явно вызвала оживление – там взлетело несколько осветительных ракет, ревели двигатели и метались между крыш снопы света от фар. Похоже, проснулись…
Разместив на броне обоих летунов, мы развернулись и поехали обратно.
Еще не доехав до расположения, увидели несущиеся нам навстречу по улице «БРМ-1» и две БРДМки разведчиков с десантом на броне. Выходит, от стрельбы народ действительно проснулся.
Видя, что мы целы и стрелять вроде бы не в кого, разведчики развернулись и начали нас сопровождать.
Проехав пост, я понял, что личный состав частично действительно проснулся. На башне одного попавшегося нам навстречу танка уже устроился какой-то мэн в сапогах, черных трусах и светлой майке-алкоголичке (благодаря такой форме одежды его можно было различить в утренней полутьме, при неровном свете дальних фар и ламп-переносок), который бренчал на расстроенной гитарке и гундел уличным голосом следующий текст:
Плакались мужья ментам поганым, чтоб не ставил больше он рога нам. Пусть сдает свою сосиску им в обкоме под расписку, вместе с партбилетом и наганом…Несколько, по-видимому, случайных слушателей внимали певуну-любителю.
Кстати, как я успел заметить, в любительском песенном репертуаре пацанов из последних призывов на фоне довольно обычной дворово-приблатненной тематики начали проявляться какие-то новые нотки и сюжеты. Похоже, завезенные другими пацанами-дембелями из одной жаркой страны, в которой, в силу ее очень гористого рельефа, танкистам вроде нас делать особо нечего. В текстах этих новых песен был какой-то новый и вроде бы очень искренний душевный надрыв, чужое небо, горы, долины, пыль, идущие куда-то колонны и нешуточная тревога.
Но сейчас певун исполнял вполне стандартную вещь. Называется, нашел время. Хотя если не спать, то что делать-то? Тем более прямого запрета насчет «песни петь и веселиться» не было.
Для начала мы сгрузили обоих летунов (они сидели на броне обнявшись, словно нарочно демонстрируя напоказ трогательное единение советской дальнебомбардировочной и польской истребительно-бомбардировочной авиации в рамках славного Варшавского Договора) возле медиков, с приказом оказать любую помощь и при первой же возможности отправить в тыл.
Потом доехали до Шестакова, который обнаружился на прежнем месте, возле своей «БМП-1К». Начштаба сидел на броне и, как мне показалось, скучал.
– Стреляли, – сказал он, увидев меня, не то вопросительно, не то констатируя факт. И ухмыльнулся при этом.
– Ага, – подтвердил я, кладя на броню рядом с ним трофейную «М-16». – Длинными очередями, так что все седло в говне. Что сделаешь, пришлось. А что у нас тут плохого?
– Ты не поверишь – наши мародеры вернулись. И раз ты их по дороге не встретил – вероятно, какой-то другой дорогой…
– Ну-ну, – сказал я. – А ну подать их сюда!
И снял шлем с потной головы. В черепушке было пусто, как после пьянки. Как обычно после драки, мозг стал прокручивать эпизоды происшедшего, и я с тихим ужасом начал осознавать, что во время этой дурацкой «разведки» меня запросто могли убить минимум раз пять-шесть. А поскольку этого не произошло, из данного эпизода следует только один, старый как этот мир вывод – дуракам везет…
Минут через пять «мародеры» явились и вытянулись передо мной, старательно изображая стойку «смирно». Стибрюк был мелкий и толстый, в очень хорошо пошитой полевой форме и большой фуражке. Маликов, как обычно скелетообразно худой и длинный, больше всего напоминал в своем комбезе и мятой фуражке пленного советского танкиста из известного старого фильма «Жаворонок» – того, который все время ныл и жаловался на жизнь. Их лица я видел плохо, но понимал, что ничего хорошего они от меня сегодня закономерно не ждут. Парочка, блин. Этакие Пат и Паташон или Буратино с Пьеро на пару. Присмотревшись, я вдруг увидел, что у Стибрюка на боку висит только планшет, а вот пистолетной кобуры на его поясном ремне почему-то нет. Это он что – оборзел настолько, что мотался по враждебной территории, где может случиться что угодно, без личного оружия?! И только здесь я вдруг вспомнил, что у меня самого на поясе висит кобура с «макаркой». Вот же причуда судьбы! А ведь когда я давеча бегал по улице и палил по американцам, про свой пистолет начисто забыл. Хотя на войне бывает и не такое…
– Старший лейтенант Стибрюк! – сказал я. – Можете мне ответить на простой вопрос – где ваше личное оружие?
– Какое оружие, товарищ майор? – не понял тот. Нет, точно, или совсем дурак, или изображает из себя очень хитрого. Ну-ну…
– Пистолет системы Макарова, товарищ старший лейтенант!
– Так это… Наверное, в КУНГе остался, товарищ майор…
– Вы хотите сказать, что вы бросаете личное оружие где попало, а потом болтаетесь по вражескому городу безоружным?! Я все верно понял?!
– Так это… – шмыгнул носом Стибрюк. – КУНГ же на ключ заперт, а остальные ребята поехали вооруженными…
– Так, – сказал я, в изнеможении прислоняясь спиной к борту командной БМП. Адреналин, выработавшийся в организме от стрельбы и общего возбуждения, похоже, сходил на нет, и на меня начинала наваливаться усталость: – С вами все ясно. Шестаков, объявляю этому товарищу старшему лейтенанту трое суток ареста. Для начала. Запри его где-нибудь, и пусть подумает над своим поведением…
– Так точно, – отозвался Шестаков.