Атомные в ремонте
Шрифт:
Я взглянул на дозиметриста и, увидев ужас на его лице, вспомнил, что мне давно пора покинуть реактор. Пока я мылся и переодевался, все думал: что же случилось? Вспомнилось, что под крышку почему-то не садился поддон. Появившись на посту управления, я сразу же дал команду вытащить крышку из бака дезактивации и осмотреть ее дно. Из крышки торчал какой-то предмет. Оказалось, это большая пружина, и в ней между витками застряла буртиком втулка. У втулки ниже шпоночного паза начисто срезало юбку. Показал втулку Разумову, а тот шарахнулся от нее, как от холеры. Очень он боялся радиации.
Разобрались в чертежах и определили, что все это – результат неправильной сборки при изготовлении. Если бы мы не поставили на место упор привода компенсирующей решетки, крышка с помощью этой самой пружины потянула
Стали размышлять, как поправить шток, из чего делать новую втулку, куда девались шпонка и кусок юбки. В это время входит шустрый Костылев и говорит, что шток он уже исправил с помощью обыкновенной струбцины. Ну, раз ты такой ловкий, иди ищи шпонку и кусок юбки. Через час приходит и приносит эти предметы. Успел сделать подсветку и сразу увидел их на дне реактора. Молодец Костылев! Скоро он заменил Киселева на посту главного инженера, долго и успешно руководил перезарядкой, всегда был смел и находчив, был награжден орденом Красной Звезды. Когда врачи запретили ему работу с радиоактивными материалами, он обратился ко мне за помощью, и мне удалось перевести его служить на родину, в город Зеленодольск военпредом-руководителем в конструкторское бюро. И там он меня не подвел, был на хорошем счету.
Вскоре до нас, далеких от всяких штабов, дошел слух, что лодка, на которой служил Балабанов, потерпела в море аварию, и ее на буксире ведут в базу. Сюда стали съезжаться различные крупные деятели: Бутома, Исаченков, Деревянко, академик Александров и много специалистов для выяснения причин аварии, определения виновников, выработки мер на будущее, а также решения судьба лодки.
Что же там произошло?
В одной из маленьких трубок 1-го корпуса (к перепадометру главного циркуляционного насоса) появилась трещина, из-за которой в 1-м контуре началась утечка воды и падение давления. Отчего появилась трещина? В этом месте на трубке была капля от сварки, а такой небрежности атомная техника не прощает.
Необходимо было соединить временным трубопроводом систему питательной воды с реактором, обеспечив надежный теплосъем. Для выполнения этой работы в аварийный отсек была направлена группа из пяти человек под руководством капитан-лейтенанта Повстьева. Они пытались врезаться в 1-ый контур, да не в том месте. Из отверстия хлынули газы, все пятеро получили летальные дозы облучения и дожили лишь до доставки в госпиталь. Им на смену пошла вторая пятерка во главе с механиком Анатолием Козыревым. Эти упали , не дойдя до места повреждения, их вытащили назад и, хотя они получили по три смертельные дозы, спасли и вылечили (Козырев лечился три года). Радиоактивность распространилась на соседние отсеки лодки, и поражены были, хотя и в меньшей степени, все находившиеся на ней люди, в их числе стажировавшийся В.Ф.Першин. Но все это известно сейчас, а тогда знали только то, что на реакторе произошла авария, и есть жертвы.
Разумов и Субботин подключились к работе созданной комиссии, вскоре привели и лодку, но войти в нее пока было нельзя.
Пока в комиссии шли дебаты, мы загружали реакторы свежими каналами под контролем физиков. Контроль образцово был организован Голдиным. Сначала мы образовали две смены физиков, в которых научными руководителями были Голдин и физик из Северодвинска, а контроль осуществлялся нашими недоучившимися товарищами. А потом физики обратились ко мне с предложением организовать три смены, так как один из новичков, Александр Дмитриевич Грачев. Вполне тянул на научного руководителя. Очень приятно было это слышать.
Наши физики вели измерения в строгом соответствии с инструкцией ИАЭ, и здесь нас ожидала пятая серьезная неприятность.
По инструкции полагалось высчитать чистый физический вес компенсирующей решетки, для чего из зоны должны были быть извлечены все стержни поглотители. Как только вынули последний стержень, у нас совсем не по инструкции началась цепная реакция. Критическая масса набралась выше решетки. У физиков это называется «реактор пошел кверху задом».
Физики пригласили меня к себе на пульт и продемонстрировали это явление. До подъема последнего стержня в счетчиках Гейгера раздавались редкие писки, фиксирующие одиночные нейтроны. По мере подъема стержня писк превращался в барабанную дробь. Счет шел уже на десятки, сотни, тысячи нейтронов, и дробь учащалась, переходя в сплошной гул. Физики были спокойны. Они считали, что «веса» одних только гильз, в которые вставлены стержни, достаточно, чтобы подавить реакцию. При эксплуатации такое состояние зоны невозможно создать. Но как быть с инструкцией ИАЭ?
Тогда мы попросили академика Александрова прийти к нам на лодку и дать совет. Анатолия Петровича сопровождали адмирал Исаченков и теоретик из ИАЭ И.С.Гладков. О нашем случае доложил Голдин и попросил разрешения нештатные стержни-поглотители извлекать не все сразу, а по одному перед установкой очередной гильзы. Александров посмотрел на Гладкова, тот незаметно кивнул, и Александров дал разрешение. Потом он спросил, какие у нас еще есть вопросы, и я доложил, что имеются еще два. Вот уже два дня, как вернулись из отпусков рабочие, и они всячески пытались проникнуть в отсек для продолжения ремонтных работ, а я их не пускал. Еще уронят мне что-нибудь в реактор, или у меня случится авария – зачем мне лишние жертвы? Александров сказал: «Не пускать!» А потом я показал Анатолию Петровичу стоящую на пирсе мощную вакуумную машину РМК, принадлежащую Лернеру, и сказал, что с ее помощью можно за 15 минут сделать в отсеке приборку. У нас каждая смена полтора часа тратит на уборку, вытирая тампонами и тряпочками там, где эта машина всосала бы грязь мгновенно. Наглядный пример ведомственных барьеров.
После этого мы пошли на ПМ-6, где Исаченков уже заканчивал совещание о ходе ремонта лодки. Исаченков спросил, нет ли у академика каких-либо замечаний и пожеланий. «Есть»,– сказал Александров и изложил мои два вопроса в такой форме, что Исаченков тут же отменил свое только что принятое решение о допуске рабочих в отсек, сказав: «Лучше пребдеть, чем недобдеть», а по поводу РМК обрушил на Лернера такой шквал, что тот, до этого победно сверкавший своим глазом, уронил связку ключей и полез под стол их поднимать.
Когда начальство ушло, Лернер сказал мне: «Ну, ты, Евгений Михайлович, даешь! Еще никто меня так не объезжал на козе».
Весь личный состав аварийной лодки был отправлен в госпиталь в Полярный на обследование, и Балабанову, который лучше всех знал эту лодку, досталось. Ему пришлось входить в 1-ый отсек, который потихоньку затапливался из-за какого-то незакрытого клапана, устанавливать вентиляторы с фильтрами. Потом из лодки стали вытаскивать постели, документацию и прочие вещи. Все это стали сжигать, так как пользоваться ими уже было нельзя из-за радиоактивности. На нашей БТБ начальноком одной из смен был лейтенант Кот. Это был крупного сложения украинец, делавший все медленно, основательно, с размышлениями. Лев Максимович его любил и за глаза называл «кот ученый». Этот Кот спустился в реакторный отсек аварийной лодки, нашел место течи и показал рабочим, где надо отрезать дефектную трубку для дальнейших исследований. Анализ результатов исследований привел к изменению взглядов на пути достижения надежности 1-го контура. Если раньше стремились установить побольше приборов и всяческой сигнализации, то теперь увидели истину в простоте. Было решено для повышения надежности вырезать на 1-м контуре с десяток мелких трубок к приборам.
Через несколько месяцев, после вентилирования, эту лодку перевели в Северодвинск для ремонта, и я там участвовал в постановке ее в док. Зимой она стояла в бассейне, где у нее вырезали реакторный отсек и вварили новый. Попутно была отработана технология сращивания кабелей, ведь при вырезке отсека перерезалось множество кабелей и трубопроводов.
У этой лодки была нехорошая слава, недаром Борис Акулов был так суеверен относительно ее. Еще при постройке на ней была авария активной зоны реактора, потом матрос упал в ракетную шахту и разбился, потом зарезался бритвой доктор на почве ревности… Теперь же за лодкой прочно зацепилось прозвище «Хиросима», я и после описываемых событий не однажды восстанавливал «Хиросиму» после аварий. Когда она уходила в море, женщины в гарнизоне вели себя тревожно, как чайки перед бурей.