Атомный экспресс
Шрифт:
Пламя костра слепило меня, как прожектор. Дым, рваными обрывками разлетаясь в стороны, разносил запах жженого кофе. Недалеко от костра валялась на песке почерневшая от копоти кружка. Влад, стоя на коленях, качал взад-вперед головой, громко стонал и ругался. Ладони он крепко прижимал к лицу, и мне сначала показалось, что он даже не подозревает о том, что за его спиной стоит Леся, одной рукой сжимая куцую косичку Влада, а другой – большой туристский тесак, лезвие которого приставила к горлу моего друга.
– Ах ты, дрянь… – стонал Влад. Между его пальцев просачивалась черная кофейная гуща. Она налипла на его лоб и забилась в ухо, красное и распухшее, как у клоуна. Между
– Не делай резких движений! – неприятным голосом, почти переходящим в истошный крик, предупредила меня Леся. – Пущу ему кровь, если дернешься!
Она уже пустила. Острое лезвие слегка надрезало кожу, и по кадыку Влада бежала густая красная капля.
– Брось автомат! – визжала Леся. Рука ее дрожала, тесак отбрасывал красные блики.
Я ничего не мог сделать, у меня не было времени на раздумья. Психопатка шла ва-банк, она готова была умереть и утащить с собой в могилу Влада.
Я медленно поднял автомат и кинул его к ногам Леси. Она толкнула ослепшего, с ошпаренным лицом Влада на песок, схватила автомат, молниеносно передернула затвор и стала пятиться, направляя ствол то на меня, то на Влада.
– Вот и все, – прошептала она, и ее лицо покрыла жуткая усмешка. – Издевались над девчонкой… думали, все безнаказанно, думали, можно ноги вытереть… Сейчас ты, Вацура, за каждое свое слово ответишь. Я сначала прострелю тебе левую ногу, потом правую, потом руки… Я буду наслаждаться, глядя, как ты корчишься на песке в крови. А Уварову я влеплю пулю в живот, и пока он еще будет жить, отрежу член и затолкаю ему… в память о нашей незабываемой ночи, когда он так изгалялся… ему это очень нравилось… я ему еще раз доставлю удовольствие…
Влад отнял от лица ладони. Казалось, мой друг был в малиновой маске. Ошпаренные веки распухли, и глаза превратились в узкие щелочки. Нос был похож на перезрелый помидор, а щеки полыхали румянцем, словно на морозе. Близкий костер, должно быть, острой болью обжигал воспаленную кожу, и Влад, зарычав, повернулся к огню спиной.
Я продолжал стоять на коленях, но в этой позе не видел ничего унизительного. Мы проиграли. С жестокими людьми надо обращаться вдвойне жестоко – это закон преимущества, и тот, кто его нарушает, мгновенно становится жертвой. Свою вялотекущую обвинительную речь я произносил, как епископ с кафедры, словно говорил о некоем абстрактном носителе зла, сатане, засевшем в душе. Леся лила горькие слезы, и первым не выдержало доброе сердце Влада. Он все понял умом, но не сердцем. В его представлении эта раскаявшаяся дева с мокрыми глазами и слабым голосом не могла хладнокровно убивать.
Теперь молодая садистка сделает с нами все, что пообещала.
– Что ты хочешь? – попытался я найти компромисс.
– Чтоб вы сдохли, – последовал ответ.
– Ты хочешь крови?
– Да! Да! Крови! Много крови!
– Ты больна, малыш, – вел я пустой разговор. – Если ты нас убьешь, то сама не дойдешь до шоссе. До него еще километров пятьдесят, не меньше, а воды уже почти не осталось.
– Я напьюсь вашей крови. Я наполню ею все пустые бутылки.
Влад с пробивающимся во взгляде отчаянием посмотрел на меня, мол, не молчи, продолжай убалтывать, предлагай варианты, борись за жизнь, но я «завис» в полной апатии. Мой друг все еще надеялся на повторение чуда, когда я одной фразой «вылечил» Филина и спас жизнь всем нам. Но в тот раз ситуация была иной: Филин считал себя обреченным и страстно хотел жить; когда я подарил ему жизнь, конфликт исчерпался. Леся, в отличие от него, хотела напиться нашей
– Открывай ящик! – приказала мне Леся.
Я потянулся к замкам. Нельзя так падать духом, говорил я себе. Надо брать с нее пример. Молодец, баба! Притворилась, затаилась, улучила момент и плеснула горячим кофе в лицо Владу. Пока он выл раненым зверем, она приставила к его горлу тесак. Казалось бы, ни за что не поверишь, что наш малыш может прижать к ногтю Кинг-Конга. А вот на тебе!
Я поднял крышку и вопросительно посмотрел на Лесю.
– Закапывай контейнеры! – крикнула она, повела дурными глазами по сторонам, отыскивая место, и показала на ложбину, в которой лежала. – Здесь!
Я поднял кружку, которая лежала у затухающего костра, и принялся рыть ею яму. Едва я зачерпнул песка, как грохнул выстрел. Кружка с жалобным звоном вылетела из моей руки, сверкнула сквозной дырой и шлепнулась на холм.
– Руками, Вацура, руками! – страшно улыбаясь, сказала Леся, опуская автомат. – Ногти свои жалеешь? Жаль, нет у меня щипцов, я бы повыдергивала их, чтоб не жалел… Быстрее, не заставляй меня снова стрелять!
Она боялась рассвета. Небо уже посветлело, звезды потухли, и на горизонте обозначилась ломаная кайма гор. Стоя на коленях, я разгребал песок; под ним обнажился крепкий, как асфальт, ссохшийся грунт. Я царапал его, скреб, бил кулаком, но не мог углубить яму, и тогда Леся, приблизившись ко мне, стала стрелять в землю, разрыхляя ее. Пули вонзались в грунт между моими пальцами, выбивая фонтанчики пыли. Острая боль обожгла ребро ладони, и частые крупные капли крови стали срываться с руки на песок.
– Ну, что? Стало легче? – заботливым голосом спросила Леся.
Пуля вырвала клок кожи, словно край ладони откусила пиранья. Если она сейчас меня убьет, подумал я, то яму придется копать Владу. А ему и без того невесело.
Я поднял лицо, глянул в черные глаза садистки и улыбнулся.
– Конечно, – ответил я. – Теперь намного легче. Спасибо тебе!
И вогнал окровавленную ладонь в разрыхленный грунт. Влад, ставший неузнаваемым из-за опухшего, безобразного лица, смотрел на меня китайскими глазами, потом с трудом поднялся и принялся таскать из ящика к яме контейнеры.
Мы складывали их рядами, выравнивали, как потребовала наша девушка, по шнурку, прокладывали колючками – два здоровых идиота корячились у ног молодой дряни. Я чувствовал, что у Влада, как и у меня, заканчивался лимит, отведенный на покорность. Невозможно было бесконечно долго топтать самолюбие; я мог взорваться в любой момент, и даже страх смерти не стал бы препятствием.
Полюбовавшись на братскую могилку изотопов, Леся приказала замести следы, забрать все вещи, кроме сумки с запасом воды, и идти к горам. Чтобы мы с Владом не смогли переговариваться, она, угрожая стрельбой без предупреждения, запретила нам сближаться, и мы шли этаким треугольником: мы с Владом впереди, а конвоирша, на равном удалении от нас, сзади.
Пустыня, как дьявольская сковородка, опять начала жарить. Очень скоро мы захотели пить. На нашу просьбу пустить по кругу бутылочку Леся отвечала непристойной гадостью, которую лучше не воспроизводить. Издеваясь, она пила на ходу, громко глотая, набирала воду в рот и пускала нам в затылки теплую струю.
Горы надвигались, как жилой массив, стоящий на краю поля. Это были голые, пологие холмы, похожие на стадо спящих черепах. По знойным ложбинам, куда веками скатывался каменный мусор, может быть, вообще не ступала нога человека, а в лучшем случае бродили со стадами баранов пастухи. Чем глуше было место, тем лучше для Леси. Она вела нас к месту казни.