Атомный поезд
Шрифт:
Коренастый улыбнулся ему, как хорошему знакомому и первым протянул руку. Мачо ограничился щадящим рукопожатием. Вообще-то он вполне мог раздавить чужую кисть, словно тисками.
— Знакомьтесь: Василий Фёдорович, а это Степан Григорьевич, — теперь он улыбнулся обоим.
— Василия мне рекомендовали очень серьёзные люди, — добросовестно воспроизводил Пармезан заданный текст. — Влиятельные, богатые, солидные, очень ответственные. Он деловой человек и хочет вести свои дела в тех местах, где сильны ваши интересы. Ему можно полностью доверять. Ну а Степан Григорьевич — известнейший в Тиходонске бизнесмен,
Теперь Мачо и Змей обменялись рукопожатиями.
— Я вас оставляю и возвращаюсь к рулетке, — облегчённо выдохнул Пармезан. — Надеюсь, я не понадоблюсь…
Оставшись наедине, Василий Фёдорович и Степан Григорьевич обменялись прощупывающими взглядами. У Змея были холодные и безжалостные глаза, вполне оправдывающие прозвище. Мачо пригасил свою внутреннюю силу, которая обязательно читается в зрачках, и постарался изобразить из себя невинного простачка. Но сам почувствовал, что это плохо удалось.
— Я бы предложил поужинать в каком-нибудь ресторанчике попроще, — сказал Мачо.
— А здесь вам не нравится? — усмехнулся Змей.
— Нет. Очень душно, — Мачо выразительно обвёл рукой стены и потолок. В местах, где собираются богатые и влиятельные люди, обязательно должны быть микрофоны. Кто их установил — уже другой вопрос, который в данном случае значения не имел.
— Что ж, согласен, — многозначительно кивнул Змей.
На своём опыте он неоднократно убеждался, что первое впечатление о новом знакомом оказывается самым верным. «Василий Фёдорович» показался ему человеком серьёзным. Сильным, напористым, с неукротимой волей и умением добиваться поставленной цели. Скрываемая, но проскальзываемая в деталях поведения властность показывала, что за ним действительно стоят очень серьёзные структуры и он располагает немалыми возможностями. Красноречивым было и опасение микрофонов. Многие из посетителей «Золотого круга» подозревали, что их могут подслушивать, но никого это особенно не пугало. Потому что дела и занятия каждого были и так хорошо известны собирающимся здесь людям. Чтобы отказаться от ужина из-за такой ерунды — это и в голову никому не приходило! Новому знакомому явно было что скрывать. Интуиция подсказывала, что, возможно, и имя у него вымышленное…
«Ну и проходимец этот Пармезан! — подумал Сурен Гаригинович. — Тёмного парня он мне подсунул, очень тёмного…»
Когда Змей увидел подержанный «БМВ», его подозрения усилились. Машина специально подобрана, чтобы не привлекать внимания. И вместе с тем чтобы можно было догнать кого-нибудь или самому уйти от погони.
На двух машинах они приехали в «Белого медведя» и сели на веранде, хотя апрельский вечер был достаточно прохладным и не располагал к ужину на свежем воздухе. Это тоже была мера предосторожности, и исходила она от нового знакомого.
Василий Фёдорович умело сделал заказ, причём очень тщательно подбирал вина к блюдам: вызвал сомелье и обсуждал с ним преимущества чилийского «Каберне Санрайз» 1997 года перед французским «Малезан Бордо» 2000-го. Сурен никогда так не делал: он знал, что престижно брать французское, причём положено красное — к мясу, белое — к рыбе. Об иных тонкостях он и не подозревал, так же, как никогда не пил виски до еды. Понятное дело — за обедом накатить стаканчик-другой, а чтобы смаковать «для
«Столичные выделки», — подумал он, но делал вид, что ничего необычного в происходящем не видит.
— Мы с вами только познакомились, вы меня не знаете, но я не сомневаюсь, что мы сойдёмся поближе, станем друзьями и будем друг другу полезны, — начал разговор Василий Фёдорович.
Этой учтивой и любезной формуле он научился у итальянцев, когда работал с руководителями сицилийской мафии. При всей своей приятности на слух, она ровно ничего не значит. Такие слова, чтобы отвести формальные подозрения, часто принародно говорят тому, кого в ближайшее время собираются убить. И вместе с тем это вежливость, выражение уважения к собеседнику.
— У меня широкие связи в деловых кругах многих государств, если вам вдруг понадобится помощь в делах, буду счастлив её оказать…
— Ловлю на слове! — Сурен улыбнулся и поднял палец. — У меня проблема в Штатах. Банк заморозил крупный перевод, подозревают отмывание денег… Я уже полгода не могу пользоваться счётом…
Мачо радостно улыбнулся. Вот это везение! Фирма действительно может решать вопросы в разных странах, ну а на родине-то это вообще проще простого!
Он достал телефон.
— Какой банк? Где он расположен?
Сурен перестал улыбаться и чуть замешкался с ответом. Он думал, что это чистой воды понты.
— В Нью-Йорке. Второй американский коммерческий банк.
— На Манхэттене? — вырвалось у Мачо. Он был готов откусить себе язык за такой непрофессионализм.
— Не знаю, — удивился Сурен. — Я лично там никогда не был. Пока.
— Я тоже не был, — как можно небрежней ответил Василий Фёдорович. — Но мои управляющие бывали там много раз. Говорят — скопище небоскрёбов, посмотришь вверх, аж голова кружится! Как они там живут!
Он широко улыбнулся, развёл руками и набрал номер связи с Фоуком. Это был номер обычного телефона в обычной государственной корпорации. Но все сказанное записывалось на плёнку и передавалось начальнику русского отдела немедленно.
— У них там два часа, рабочий день в разгаре, — сообщил Василий Фёдорович Сурену, пока устанавливалось соединение. Трубку сняли после второго гудка. — Здравствуйте, это Василий Столяров из России, — громко сказал он. — Речь идёт о моём деловом партнёре… У него заморозили перевод во втором коммерческом в Манхэттене… Да, подозревают грязные деньги. Но я за него ручаюсь и прошу освободить счёт. Да, сейчас он сам скажет, включайте запись… — Василий Фёдорович протянул сотрапезнику трубку: — Назовите все реквизиты счета и данные того, на кого он оформлен.
Чувствуя себя полным идиотом, Сурен Гаригинович начал диктовать. Всё это походило на беззастенчивую лоховскую постановку, обычный развод на деньги, которыми так богата современная российская действительность. Единственное, что успокаивало, что он не дал этому тёмному типу ни копейки и не намерен давать их в дальнейшем. Больше того, даже за этот ужин пусть сам платит!
Закончив диктовать, Сурен вернул аппарат.
— Я ничего не слышал, — выразительно сказал он. — Ни одного слова. Ни по-русски, ни по-английски, ни даже по-армянски!