Атомный поезд
Шрифт:
Имам Арханов торжественно поднял руку, будто собирался клясться на Коране.
— Атомную бомбу!
— Что?! — Исмаилов поперхнулся дымом. Для столь сдержанного воина, как он, это был признак особого волнения.
— Атомную бомбу, Лечи! — повторил Али Арханов. — Ты представляешь, что это значит для нашей борьбы?
Полевой командир поискал взглядом пепельницу, не нашёл и затушил сигарету о ребристую подошву американского армейского ботинка. Потом снова осмотрелся, прикидывая, куда выкинуть окурок. Подвал не выглядел как подвал — хорошая мебель, полки со священными книгами, ковры… Имам напряжённо наблюдал за бесплодными поисками Лечи.
— Что это значит? — вопросом на вопрос ответил Исмаилов. — Может, много значит. А может — ничего. Ни я, ни мои люди не сможем её использовать.
— У нас найдутся специалисты, — кивнул имам. — Думаю, что Салим знает, как с ней обращаться. Надо только захватить её. И это мы хотим поручить тебе и твоему отряду.
— Где эта бомба?
Полевой командир не мигая взирал на имама. Это был гипнотический, нечеловеческий взгляд. Арханов никогда не видел, чтобы глаза Лечи моргали. И сейчас тяжёлые веки с густыми чёрными ресницами оставались неподвижными. Это было противоестественно и внушало страх.
— Она в поезде. Бомбу возит особый поезд, про него известно очень мало. Он никогда не стоит на месте. Постоянно гоняет по всей России. Тебе придётся отследить его. Как считаешь, это возможно?
— В жизни нет ничего невозможного, Али, — обращаясь к имаму как к равному, степенно произнёс полевой командир. — Только зачем нам гоняться за поездом по всей России? Надо действовать поблизости от нашей границы, это раз! Найти железнодорожника из наших братьев по вере, это два. Он расскажет, когда будет проходить этот поезд, и мы устроим засаду, это три! Конечно, надо продумать все детали… Большой стрельбы быть не должно, чтобы не повредить бомбу и самим не взлететь на воздух. Я думаю применить газ. Мы отравим кафиров и возьмём бомбу совершенно целой!
Арханов внимательно изучал говорившего из-под полуприкрытых век. На его взгляд, в Исмаилове, безусловно, было что-то демоническое. Что-то несвойственное простому человеку. То ли его холодные глаза, то ли металлический голос, то ли величавая посадка головы, то ли умение мгновенно разработать план сложной операции. Когда Лечи умолк, в комнате некоторое время ещё сохранялась гнетущая тишина. Арханову казалось, что эхо сказанного все ещё носится между стен, не в силах отыскать выхода из замкнутого пространства подземного этажа.
— Хороший план, Лечи. Очень хороший.
Исмаилов никак не отреагировал на лесть.
— В каких местах надо искать этот поезд?
Имам пожал плечами.
— Маршрута его мы не знаем, тем более его всё время меняют. Но одно известно точно. Он всегда выходит из Тиходонска и всегда возвращается в Тиходонск. А там у нас есть надёжные люди. Про Ису Хархоева слышал?
Елисеевская — небольшая станция в шестистах километрах севернее Тиходонска и в двадцати от районного центра Ахтырска. Работают здесь всего пять человек: начальник Ибрагим Османов, его жена Вера — она же железнодорожный кассир, стрелочник дядя Миша, путевой обходчик Николай и электрик Сергей Павловский. Немногочисленный персонал вполне справлялся с текущими делами, ибо в Елисеевской ежедневно останавливались на одну-две минуты всего четыре поезда, остальные проносились мимо и даже не притормаживали.
По расположению она не совсем отвечала планам Исмаилова, но зато
Кавказцы — люди особого менталитета. Вне рода они не могут существовать, как не выживает муравей, не сумевший вернуться в родной муравейник. Если даже кавказец уехал из родных краёв и живёт в России, на родине остаётся отчий дом, остаются братья, сестры, дядья, племянники, их дети и дети их детей. Под закат жизни многие возвращаются в родовое гнездо, где тебя все знают и где ты всех знаешь, где тебя поддержат, помогут, окажут уважение и внимание.
Очередная кавказская война нарушила привычный уклад, спугнула и разбросала людей по разным местам. Но место жительства не меняет законов крови. Если к тебе за помощью пришли земляки, ты должен им эту помощь оказать. Даже вопреки своему желанию, своим должностным обязанностям и служебным предписаниям.
Но начальник станции Елисеевская Ибрагим Османов, которого Муса Хархоев посчитал земляком, повёл себя совсем не так, как требуют обычаи предков. Хотя он расхаживал по перрону в тщательно отутюженной форме железнодорожника и в высокой, специально пошитой фуражке, то есть отдавал дань объединяющей все кавказские нации любви к любой униформе, отвечать на вопросы земляков негодяй отказался.
— Как тебе не стыдно? — Лечи Исмаилов принудил себя разговаривать по-хорошему. — Ты же наш единоверец, у нас общая кровь! Наши народы всегда куначествовали, брали друг у друга невест, мы помогали друг другу в трудную минуту! А ты не хочешь нам сказать про гяурский поезд!
Османов сидел на стуле в своём кабинете. Китель у него был разорван, фуражка валялась на полу, под глазом начинал отчётливо проявляться кровоподтёк.
— Да я же объясняю — это вам не билеты без очереди взять, не в вагон без билета посадить! — хрипло сказал он. — Это литерный поезд! О нём вообще говорить нельзя! А когда он пойдёт, я не знаю. И знал бы, не сказал!
Исмаилов кивнул. Стоящий за спиной начальника станции Галинбаев коротко замахнулся и резко ударил ладонью по уху. Османов упал на пол, на него тут же обрушился град ударов. Галинбаев пинал его ногами, несколько раз ударил стулом.
— Я не знаю, когда он пойдёт, — прохрипел Ибрагим. — У него же нет графика! Вон, посмотрите в столе!
Глаза железнодорожника закатились.
— Дать ему ещё, амир? — спросил Галинбаев. Он любил такую работу и выполнял её с удовольствием.
Но командир покачал головой:
— Обожди…
Исмаилов порылся в ящиках стола и нашёл графики прохождения поездов через Елисеевскую. Зимнее расписание, летнее… Конечно, никакого литерного там не было. Но такие поезда никто и не станет записывать в график!