Атомный спецназ

Гончар Анатолий Михайлович

— Наденька! — Дмитрий побежал навстречу. Она впорхнула к нему в объятья. — Надюша, любимая! — он поцеловал ее, не стесняясь идущих по улице прохожих. Она взглянула ему в лицо и замерла:

— Что-то случилось?

— Нет, ничего, все хорошо, — но в его голосе она безошибочно угадала фальшь.

— Дима… — повторила она требовательно. Он прижал ее к себе еще крепче, но не ответил. — Дима, я прошу тебя…

Он, продолжая ее обнимать, по-прежнему молчал. Да и как он мог объяснить? Как он мог объяснить, что сегодня он… Дмитрий никак не мог сформулировать мысли,

все время выползало слово «предал». Ему не нравилось это слово, ведь это было не так… не совсем так… Но другого слова не находилось. Невольно всплыл разговор с командиром батальона, состоявшийся этим утром.

— Командиру части приказано при замене отрядов отправить в Чечню дополнительно еще одну роту разведки. Завтра начинаем набор контрактников. Офицеры и прапорщики с нашего отряда. Я никого неволить не собираюсь. Пока все едут в добровольном порядке.

Дмитрий понимающе кивнул.

— Ты-то как?

— Я? — удивленно переспросил Маркитанов, словно и не ожидал этого вопроса.

— Ты едешь?

— Командир, — Дмитрий знал комбата давно и один на один мог позволить себе с ним некую фамильярность. — Я тут недавно женился… Жене обещал… Так сказать, хватит, повоевал. Так что вот где-то так, — Маркитанов замолчал и виновато отвел взгляд.

— Нет так нет, — комбат понимающе улыбнулся. — С судьбой играть в рулетку опасно. Сам знаю, — он невольно покосился на свою покалеченную взрывом ногу. — А тут еще и молодая жена. Ладно, Дим, ступай, считай, что разговора не было, — подполковник ободряюще подмигнул, а на душе прапорщика Маркитанова заскребли кошки.

— Дима, что случилось?! — она отстранилась.

— Я же говорю, все нормально. Вот только наши в Чечню едут. — И увидев, как побледнело ее лицо, поспешно: — Нет, нет, я не с ними, я остаюсь.

Она прижалась к его груди и расплакалась. А он сглотнул подступивший к груди комок и несколько раз подряд моргнул.

— Любимая, ненаглядная моя, — слова потонули в шелесте молодых листьев над головой и в звуках проезжающих машин. Он обнял ее. Они молчали. Слова больше не имели смысла…

…Через два дня она сама вернулась к прерванному разговору:

— Я знаю, сколь это для тебя важно. — Ни предисловия, ни тени обиды, лишь на лице всепрощающая улыбка. — Я догадываюсь, что ты чувствуешь. Езжай с ребятами. Я подожду. Мы подождем, — молчание и многозначительный взгляд на свой живот.

— Что? Ты… — улыбка расползлась по лицу новоиспеченного мужа и почти отца. — Я от тебя, от вас… никогда, слышишь, никогда!

— Дима, — она оборвала его на полуслове, лицо ее стало серьезным, как никогда. — Езжай с ребятами. Я знаю, что тебе это нужно. Иначе ты не простишь себе этого никогда. Будешь всю жизнь тяготиться своим поступком. Езжай. Но это КРАЙНИЙ, запомни, КРАЙНИЙ раз! — она сжала свою ладонь в крошечный кулачок и потрясла им перед лицом супруга. — Когда он родится, мы уже тебя не отпустим!

Он уехал. Но тосковал, грустил и, если не был «на выходе», звонил ей каждый день. Он вспоминал ее даже во сне. Как сегодня.

— Надя, Наденька, — бесшумно сложили его губы. На лице Дмитрия, невидимая в темноте, проступила ласковая улыбка. Ночь, фиолетовой чернотой заполнив пространство леса, приближалась к своему экватору…

— «Чехи»! — в самое ухо шепнул подкравшийся к Маркитанову Зарипов.

— К

командиру! — приказал прапорщик, и боец растворился в темноте ночи, сонного оцепенения будто не было. Гадать, откуда появился противник, не пришлось. Боевики вопреки своему обыкновению двигались слишком шумно, безбоязненно ломая попадающиеся под ноги ветки, вполголоса переругиваясь или, наоборот, подбадривая друг друга. Где было разобрать?

Дмитрий подхватил автомат и, не мешкая, выдвинулся на заранее определенную позицию. Шум приближался. То, что это не были люди, приходившие за трупами, сомнению не подлежало. Шли они не с базы и не на базу, да и было их много, слишком много, чтобы предполагать подобное. Маркитанов мысленно пересчитал оставшиеся у него патроны — даже с учетом трофейных их оставалось недостаточно. Справа и слева слышались движения занимающих позиции бойцов.

— Подрыв! — глухо скомандовал командир группы, и грянувший взрыв разметал впереди идущих, следом за осколками в сторону противника стеганули тугие автоматно-пулеметные очереди. Но и противник не заставил себя долго ждать. Земля вспучилась от пулевых попаданий, ухнули гранатометы, глаза запорошило поднятой взрывом землей. Сбитая листва, медленно кружа в безветренном воздухе, посыпалась на землю.

— Вениаминыч, на левый фланг! — крик командира едва слышен, скорее — угадываем, но Дмитрий, не раздумывая, рванул в указанном направлении, и как раз вовремя — Шинкарев с окровавленной левой культей катался по земле, рядовой Ивашкин — автоматчик его тройки, — безмолвно раскинув руки, лежал на обугленном стволе дерева, из-под его кителя вытекала черно-багровая полоска крови. Два бородатых урода оказались совсем близко. Длинная косая очередь перерезала обоих. Добив магазин в глубину чащи, прапорщик кинулся к истекающему кровью раненому.

— Потерпи, потерпи! — прижав мечущегося бойца коленом, Маркитанов всадил ему иглу промедола в правый бицепс и выдавил его содержимое. Выдернул пустой тюбик, отбросил в сторону. Вытащил из кармашка жгут и в пять секунд наложил его чуть выше раны. Искать индивидуальный перевязочный пакет и бинтовать культю времени не оставалось. Подтянувшиеся боевики продолжали наседать. Кричала и кричала все та же непонятная птица. И ее крик уже не казался столь странным.

— Держись! — Дмитрий, стоя на одном колене, сменил магазин. Появившуюся за кустом фигуру свалил одним выстрелом. Сменил позицию. Краем глаза взглянул на притихшего Шинкарева и теперь уже полностью погрузился в вакханалию боя. Пули летели, срезали листву и ветви, рикошетили от земли, азартно, можно сказать, с любовью чмокали корневища и стволы деревьев. Красивыми линиями светились пересекающиеся трассера. Всполохи вспышек озаряли перекошенные лица. Все человеческие чувства: боль, страх, азарт, радость, восторг, ненависть — смешались в единую грязно-серую массу. Кончились патроны. Дмитрий откатился назад и распотрошил разгрузку убитого Ивашкина. Бой продолжался. Маркитанов стрелял и стрелял, но, казалось, противников становилось только больше. Вот они подошли совсем близко, плотной, непробиваемой массой. Он швырнул в них последнюю гранату. Взрыв на какой-то миг остановил наступающих. Скользкие от крови пальцы с трудом вытащили из разгрузки последний рожок. Щелчок, и он встал на уготованное ему место. Мизинец ухватил и передернул затвор, большой палец передвинул предохранитель на одиночный огонь. Выстрел — один боевик упал, но за ним появился новый, указательный палец потянул спусковой крючок, еще раз, еще, еще. Дмитрий уже не замечал летящих вокруг пуль, иссеченная осколками одежда пропиталась кровью, по телу пробежал озноб. Щелкнул в последний раз и замер затвор. Не встречая отпора, враги подошли в упор, встали в круг, в руках у них появились ножи.