Атташе
Шрифт:
— Они не пройдут! — уже более решительно откликнулись ассинибойнцы.
— С гордостью вам сообщаю — рабочие резинового завода не собираются делать шины для броневиков гемайнов, красильная фабрика — поставлять вещества для покраски военной формы, консервный завод — пищу для поганых рабовладельческих глоток! Они — с нами!
— Да-а-а! — и бурные аплодисменты.
Если в порох и взрывчатку я еще мог поверить — определенный дефицит с боеприпасами у Наталя имелся, несмотря на поставки из Протектората и Империи, то слова о броневиках и форме, и тем более — о консервах и продовольствии для
— А еще, — Алексей Иванович поднял вверх руку, призывая к тишине, — А еще сегодня с нами наши боевые товарищи со всех концов света. Товарищ Саламандра — ваша, местная, выросшая среди мангров, и другие борцы за свободу трудового народа. Их легко можно узнать по черным, как фабричная грязь и копоть, и красным, как наша кровь, повязкам на плечах. Они подскажут, как правильно сооружать баррикады, что добавлять в керосин для горючей смеси и как оборудовать огневую позицию... Слушайте их — и вместе мы заставим жирных картельных котов выполнить наши требования!
Только что ведь он говорил про обычную забастовку, да?
Подпирая плечом угол, я старался держать ангар под контролем и особенно не отсвечивать. Рядом свистело ветром заколоченное прохудившейся фанерой окно, с крыши капало: начался один из обычных для Ассинибойна дождей. Однако к звукам дождя снаружи добавилось еще кое-что, легкий, едва слышимый акцент, который резанул мне слух похоронным набатом.
Лязг металла и скрип кожи! Это могло значить только одно...
— Облава!!! — распахнулась входная дверь, внутрь вбежал светловолосый загорелый парнишка и тут же рухнул лицом вперед.
Ему в затылок прилетел весьма интересный метательный снаряд: резиновая дубинка, какими пользовались подразделения наемной городской полиции. Завибрировали в воздухе трели свистков, загрохотали мостки под крепкими подошвами сапог десятков полицейских. Что они ожидали здесь увидеть? Кого "держать и не пущать?" Против кого собирались действовать?
Явно — не против озлобленных и хищных анархистов. И не против яростного Алексея Гусева. Пока рабочие ломились наружу сквозь все двери, Гусев стоял на помосте недвижимым утёсом. Он держал обеими руками огромный, самозарядный пистолет-карабин Федерле, и, как только первые полицейские в шестиугольных фуражках ворвались внутрь с дубинками и фонарями в руках, он открыл огонь.
— БАХ! БАХ! — чудовищные пули калибра 7,63 миллиметра сбивали с ног, оставляли в телах ужасные раны.
— ...это е-эсть наш после-эдний и решительный бой! — ревел Гусев и раз за разом нажимал на курок.
Анархисты — их тут было около десятка — мигом соорудили из скамей укрытие и также принялись палить в полицейских. Послышались стоны раненых, недоуменные крики, а потом резкий голос:
— Перегруппироваться! Разрешаю открывать огонь на поражение! Убейте их, парни, всех до единого!
Это уже было очень плохо. Втиснувшись в угол, я
Я оглядел внутренность ангара: у входа лежали раненные и мертвые полицейские, в дальнем конце еще теснились рабочие, торопящиеся сбежать, подталкивая друг друга в спины и матерясь. Один из анархистов сунул руку за пазуху, а потом размахнулся... Граната! Тело сработало самостоятельно — я выбил плечом окно и вывалился наружу, прямо под ноги двум полицейским с кургузыми револьверами в руках.
— Какого... — начал один из них, но тут же у дверей прогремел взрыв, наведя суматохи.
Плечо саднило от удара, и я точно приобрел пару замечательных заноз в руки и лицо, но обращать на это внимание времени не было: я подскочил, с силой распрямив ноги и опрокинув обоих полицейских, и ринулся по мосткам — в противоположную сторону от хриплой матерщины и топота рабочих, удирающих от облавы. Мне нужно было к дамбе, где в прибрежных кустах находился мой каяк. Сходка проводилась на самой границе мангров и промзоны, на песчаной косе, укрепленной дамбой. Этот ангар использовали как склад, пока его не закрыли на ремонт из-за протекающей крыши. Поэтому большая часть работяг рванула в сторону родного завода — там они чувствовали себя гораздо увереннее.
Полицейские растерялись, они не ожидали такой толпы — сотен и сотен человек. Тонкая линия оцепления была смята и прорвана, дубинки не помогли, а револьверами они воспользоваться не успели — слишком внезапным оказалось начало перестрелки, мешал и льющий с неба дождь. Стоит отдать должное анархистам и Гусеву — они приняли основной огонь на себя, дали время рабочим уйти. А теперь пошли на прорыв, используя ручные гранаты. И снова полиция оказалась не готова.
Сходку явно слили, но информация от доносчика оказалась неполной. Вместо болтовни о стачке тут готовили бунт! Вместо полиции нужны были военные. И они уже наверняка торопились на подмогу.
Анархисты не стали дожидаться кавалерии — они рванули по заросшему кустарником пустырю врассыпную: кто-то в промзону, другие — к берегу, третьи — по мосткам на дамбу, в сторону свайных домиков и лабазов пригорода. Укрывшись за кустами, я наблюдал за творящимся хаосом, надеясь всё-таки перехватить Гусева.
Мимо пробежали взмыленные полицейские, чавкая ботинками по грязи и ругаясь. Грянуло три выстрела — и они рухнули навзничь. От ангара метнулась странная черно-белая скособоченная массивная фигура. Я вскочил:
— Товарищ! Сюда, сюда! У меня есть лодка!
Это был Алексей Гусев — залитый кровью, с "Федереле" в правой руке. Левой рукой он удерживал на плече женщину без чувств и бешено оглядывался. Услышав имперский язык, он оскалился и побежал в мою сторону. Струи дождя лупили его по лысине, по плечам.
– Товарищ? Подержите... — это была Изабелла Ли собственной персоной!
Вот ведь чертовщина! Выдержит ли каяк троих? У нее стекала кровь по виску, у Гусева наливался багровым бок пиджака. Я подхватил товарища Саламандру на руки и сквозь кусты мы пробрались к дамбе. В районе промзоны слышалась стрельба, поднималось зарево пожаров.