Аттила
Шрифт:
Когда все расселись по порядку, виночерпец подошед к Аттиле, поднес ему чашу с вином. Аттила взял ее и приветствовал того, кто был первый в ряду. Тот, кому была оказана честь приветствия, вставал; ему не было позволено сесть прежде, чем Аттила возвратит виночерпцу чашу, выпив вино, или отведав его. Когда он садился, то присутствующие чтили его таким же образом: принимали чаши и, приветствовав, вкушали из них вино. При каждом из гостей находилось по одному виночерпцу, который должен был входить в очередь по выходе виночерпца Аттилы. По оказании такой же почести второму гостю и следующим за ним гостям, Аттила приветствовал и нас наравне с другими, по порядку сидения на скамьях. После того, как всем была оказана честь такого приветствия, виночерпцы вышли. Подле стола Аттилы поставлены были столы на трех, четырех или более гостей, так, чтоб каждый мог брать из наложенного на блюде кушанья, не выходя из ряда седалищ. Первый вошел служитель Аттилы, неся блюдо, наполненное мясом. За ним прислуживающие другим гостям ставили на столы кушанье и хлеб. Для других варваров и для нас были приготовлены отличные яства, подаваемые на серебряных блюдах;
После того как наложенные на первых блюдах кушанья были съедены, мы все встали, и всякий из нас не прежде пришел к своей скамье, как выпив прежним порядком поднесенную ему полную чару вина и пожелав Аттиле здравия. Изъявив ему таким образом почтение, мы сели, а на каждый стол поставлено было второе блюдо, с другими кушаньями. Все брали с него, вставали по-прежнему; потом, выпив вино, садились.
С наступлением вечера, зажжены были факелы. Два варвара, выступив против Аттилы, пели песни, в которых превозносили его победы и оказанную в боях доблесть. Собеседники смотрели на них; одни тешились стихотворениями, другие воспламенялись, воспоминая о битвах, а те, которые от старости телом были слабы, а духом спокойны, проливали слезы.
После песней какой-то скиф, юродивый, выступив вперед, говорил речи странные, вздорные, не имеющие смысла, и рассмешил всех.
За ним предстал собранию Зеркон Маврусий, которого Эдекон убедил приехать к Аттиле, обнадежив, что ходатайством его получит жену, которую он взял в земле варварской, когда был любимцем Влиды. Зеркон оставил свою жену в Скифии, быв послан Аттилою в дар Аэтию. Но он обманулся в своей надежде, потому что Аттила прогневался на него, за то, что он возвратился в его землю. Пользуясь весельем пиршества, Зеркон предстал, и видом своим, одеждою, голосом и смешенно-произносимыми словами, ибо он смешивал язык латинский с уннским и готфским – развеселил присутствующих и во всех их, кроме Аттилы, возбудил неугасимый смех. Аттила один оставался неизменным и непреклонным, и казалось, не говорил и не делал ничего, чем бы обнаруживал расположение к смеху: он только потягивал за щеку младшего из сыновей своих Ирну, вошедшего и ставшего возле него, и глядел на него веселыми глазами. Я дивился тому, что Аттила не обращал внимания на других детей своих, и только ласкал одного Ирну Сидевший возле меня варвар, знавший авсонский язык, попросив меня наперед никому не говорить того, что он мне сообщит, сказал, что прорицатели предсказали Аттиле, что его род падет, но будет восстановлен этим сыном. Так как пированье продолжалось и ночью, то мы вышли, не желая долее бражничать.
На другой день, поутру, мы пришли к Онигисию и представляли ему, что надлежало отпустить нас, чтоб не терять нам тут напрасно времени. Он сказал, что Аттила также хочет отпустить нас. Несколько спустя он держал совет с другими сановниками о том, что было угодно Аттиле, и сочинял письма, которые надлежало отправить к царю. При Онигисии были писцы и между прочим Рустикий, родом из верхней Мисии, взятый в плен в одном сражении, но по отличному образованию употребляемый Аттилою для писем.
Когда Онигисий вышел из совета, то мы просили его об освобождении жены Силла и ее детей, попавших в неволю при взятии Ратиарии. Он не отказал в освобождении их, но спрашивал за них очень дорого. Мы просили его вспомнить прежнее благосостояние этого семейства и сжалиться над настоящими его бедствиями. Онигисий пошел к Аттиле. Жена Силла была им освобождена за пятьсот золотых, а дети отправлены в дар царю.
Между тем Рекан, супруга Аттилы, пригласила нас к обеду у Адамия, управлявшего ее делами. Мы пришли к нему вместе с некоторыми знатными скифами, удостоены были благосклонного и приветливого приема и угощены столом. Каждый из предстоящих, по скифской учтивости, привстав, подавал нам полную чашу, потом обнимал и целовал выпившего и принимал от него чашу. После обеда мы пошли в свой шатер, и легли спать. На другой день Аттила опять пригласил нас на пир. Мы пришли к нему и пировали по-прежнему. На ложе, подле Аттилы, сидел уже не старший сын его, а Оиварсий, дядя его по отцу. Во все время пиршества Аттила обращал к нам ласковые слова, и велел сказать царю, чтоб он выдал за Константия, который был прислан к нему от Аэтия в письмоводители, обещанную ему женщину. Отправленный некогда к царю Феодосию вместе с посланниками Аттилы, этот Константий обещал царю устроить между римлянами и скифами мир надолго, если царь выдаст за него богатую женщину. Царь на то согласился и обещал выдать за него дочь Саторнила, человека известного по роду и по достатку. Но Саторнил был убит Афинаидою, которая называлась и Эвдокией, а Зинон не допустил, чтоб обещание царя было приведено в исполнение. Этот Зинон, возведенный в консульское достоинство, имел при себе множество исавров, с которыми было ему поручено во время войны охранять Константинополь. Быв в то время начальником военной силы на востоке, он выпустил из-под стражи эту девицу, и обручил ее Руфу, одному из своих приятелей. Константий, обманутый в своей надежде, просил Аттилу не оставлять без внимания оказанной ему обиды, но выдать за него обещанную девушку или другую, которая бы принесла ему приданое. Итак Аттила, за столом, велел Максимину сказать римскому царю, что не следовало лишать Константия данной ему надежды, и что царю неприлично обманывать. Это поручение давал Аттила Максимину, потому что Константий обещал ему денег, если женится на какой-нибудь из богатейших римлянок. Мы вышли из пиршества ночью.
По прошествии трех дней, мы были отпущены Аттилою, который почтил нас приличными подарками. Он отправил с нами посланником к царю Вериха, того самого, который в пиршестве сидел выше нас. Это был человек знатный, владел многими селениями в Скифской стране, и был прежде с посольством у римлян. Мы пустились в путь и остановились в одном селении. Тут был пойман скиф, пришедший из Римской земли в варварскую лазутчиком. Аттила велел посадить его на кол. На другой день, когда мы ехали другими селениями, два человека, бывшие у скифов в неволе, были приведены со связанными назади руками за то, что убили своих господ, владевших ими по праву войны. Обоих распяли, положив голову на два бруса, с перекладинами.
Пока мы были в Скифской земле, то Верих, ехавший вместе с нами, казался спокойным и благосклонным; но как скоро переправились через Истр, то он сделался нашим врагом по некоторым пустым причинам, к которым подали повод служители. Сперва отнял он у Максимина коня, которого сам ему подарил: потому что Аттилою дан был окружающим его знатным приказ, оказать Максимину внимание подарками. Каждый из них, в числе их и Верих, послал к Максимину по лошади. Немного лошадей принял Максимин, а прочих отослал назад, желая тем показать умеренность своих желаний. Верих отнял у него эту лошадь, и не хотел ни обедать, ни ехать вместе с нами. Итак, заключенные нами в варварской земле связи только и продолжались.
Мы проехали Филиппополь и прибыли в Адрианополь. Здесь, отдохнув, вступили в сношение с Верихом. Мы жаловались на его молчание, доказывали ему, что он сердится напрасно на людей, не оказавших ему никакой обиды. Успокоив его, мы пригласили к обеду; потом продолжали путь далее.
На дороге встретили мы возвращающегося в Скифию Вигилу, и, пересказав ему данный нам Аттилою ответ, продолжали обратный путь. По прибытии в Константинополь, мы думали, что Верих перестал сердиться: однако он не переменил дикости свойств своих, но, напрашиваясь на ссору, обвинял Максимина, будто бы тот в Скифской земле уверял, что полководцы Ареовинд и Аспар не пользовались при царе ни малейшим уважением; что он презирал их дела и обличал их варварское легкомыслие.
Как скоро Вигила прибыл в то селение, где имел пребывание Аттила, он был окружен приставленными к тому варварами, которые отняли у него привезенные Эдекону деньги. Вигила был приведен к Аттиле, который допрошал его, для чего он вез столько золота? Вигила отвечал, что он заботился о себе и о спутниках своих, и хотел, при отправлении посольства избегнуть остановки на дороге, на случай недостатка в съестных припасах, или в лошадях и вьючных животных, которые могли пасть в продолжение столь долгого пути; что притом, золото было у него в готовности, для выкупа военнопленных, потому что многие в Римской земле просили его о выкупе родственников... «Зверь лукавый! – сказал тогда Аттила.– Ты не скроешься от суда своими выдумками, и не найдешь достаточного предлога для избежания наказания, ибо находящееся у тебя золото превышает количество нужное тебе на расходы, на покупку лошадей и прочего скота, и на выкуп военнопленных; да я и запретил выкупать кого-либо, еще в то время, как ты с Максимином приезжал ко мне». Сказав это, Аттила велел поразить мечом сына Вигилы (который тогда, в первый раз, последовал за отцом своим в варварскую землю), если он тотчас не объявит: за что и кому везет те деньги. При виде сына, обреченного на смерть, Вигила, проливая слезы и рыдая, умолял Аттилу обратить на него меч и пощадить юношу, ни в чем не провинившегося. Он объявил без отлагательства то, что было замышляемо им, Эдеконом, евнухом и царем, и между тем не переставал просить Аттилу убить его самого, и отпустить сына. Аттила, зная из признания Эдеконова, что Вигила ни в чем не лгал, велел его сковать, и грозил, что не освободит его, пока он не пошлет сына назад, для привезения ему еще пятидесяти литр золота на выкуп себя. Вигила был скован, а сын его возвратился в Римскую землю. Затем Аттила послал в Константинополь Ореста и Ислу.
ОТРЫВОК 9
(449 г. по Р. X.; Феод. 42-й)
Вигила был изобличен в злоумышлении против Аттилы. Царь скифский отнял у него сто литр посланного евнухом Хрисафием золота, и отправил немедленно в Константинополь Ореста и Ислу. Оресту было приказано повесить себе на шею мошну, в которую Вигила положил золото для передачи Эдекону; в таком виде предстать пред царя, показать мошну ему и евнуху, и спросить их: узнают ли они ее? Исле велено было сказать царю изустно, что Феодосий рожден от благородного родителя, что и он сам, Аттила, хорошего происхождения, и, наследовав отцу своему Мундиуху, сохранил благородство во всей чистоте; а Феодосий напротив того, лишившись благородства, поработился Аттиле тем, что обязался платить ему дань. И так он не хорошо делает, тайными кознями, подобно дурному рабу, посягая на того, кто лучше его, кого судьба сделала его господином. Притом Исла должен был объявить, что Аттила не перестанет винить Феодосия в этих проступках против него, пока евнух Хрисафий не будет к нему выслан для наказания. С такими повелениями Орест и Исла приехали в Константинополь. Случилось, что в то же самое время требовал Хрисафия и Зинон. Максимин доносил Феодосию слова Аттилы, что царю надлежит исполнять данное обещание и выдать замуж за Константия известную женщину, которая не могла же быть выдана за другого без воли царя. По мнению Аттилы или следовало дерзнувшего на такой поступок подвергнуть наказанию, или должно было думать, что царь в таком положении, что не может управлять и своими рабами, против которых он, Аттила, готов был подать царю помощь, если тот пожелает. Феодосий в досаде описал в казну имение этой женщины.