Аттила
Шрифт:
После этого счастливаго дня, когда Римляне и Готы, общими силами, спасли и просвещение, и Орлеан от какого-нибудь передового отряда, Аттиле никто не мешал сосредоточивать свои силы или при Meri-sur-Seine, которое Тьерри, следуя мнению Valois, утвердительно называет Mauriacum; или при Шалоне (Chalons), который столь же утвердительно все называют Саtalaunum; или между тем и другим, при Фёр-Шампенуа; или при каком-нибудь из многих Chatillons; или, наконец, как полагают некоторые, при Moriac, в области Арвернской у подошвы гор Cantal, близ виллы и теплицы Мечилия.
История не знает положительно, где и как было дело, и кто его выиграл; но зато подробно знает, что происходило не только в шатре, но и в душе Аттилы.
Во-первых,
Неудовлетворившись и вызовом теней, исторический Аттила начал разлагать внутренности животных и рассматривать кости баранов. Кости предвещали ему не победу, а отступление. Наконец обратился к своим придворным жрецам. Жрецы порадовали его несколько, объявив, что, по всем знамениям, хотя победа будет не на стороне Гуннов, но зато неприятельский вождь погибнет в битве.
Словом, Аттила исполнил все в угоду своему историку, чтоб походить на Монгола, хотя наружность его, описанная Иорнандом по сказкам: средний стан, грудь широкая, голова большая, глаза малы, борода редка, седые волоса жестки, нос вздернут, лицо смугло,– столь же походила на Монгольскую, сколько по описанию Льва Диакона дикая, мрачная наружность Святослава, который также был среднего росту, плечист, курнос, глаза голубые, следовательно, небольшие, борода бритая и длинные висящие усы, которые можно было принять за бороду Конфуция.
По предсказаниям, Аттиле не следовало бы вступать в сражение для верной потери сражения; но вероятно ему хотелось, по крайней мере, убить Эция, которого он ненавидел. И вот, после томительной ночи, наутро Аттила исполчи дружину свою и вста с Кыянами впереди, именно для того, замечает Иорнанд, что в средине безопаснее .
В числе многочисленных полков подвластных ему народов, составлявших крылья рати, по сказаниям же Острогота Иорнанда, особенно были замечательны Остроготы Велемира, Тодомира и Видимира и бесчисленные дружины Гепидов под начальством Ардарика.
«Из всех подвластных князей (reges),– пишет беспристрастный по собственному его уверению Иорнанд,– Аттила предпочитал Велемира и Ардарика. Велемира за ненарушимую преданность, а Ардарика за верность и ум. Следуя за Аттилой против Визиготов, своих сродников, они оправдали его доверенность.
...Толпа иных князей (turba regum) и воевод различных народов следили, подобно спутникам светила, за малейшими его движениями и по знаку, поданному взглядом, приближались к нему со страхом и трепетом; получив же приказание, торопились исполнять его».
Этих слов Иорнанда достаточно, чтоб понять, что в войске Аттилы соблюдалось благочиние, без сомнения, более надежное, нежели Римская disciplina, водворяемая и поддерживаемая посредством fasces, или связок розог, которые fascigeri несли за войском.
Построение войск Эция было следующее. Сам он начальствовал над левым флангом, состоявшим из Римских легионов. На правом фланге стоял Феодорик с Визиготами. Бургунды же, Франки, Венды Поморья (Armorica) и Аланы Гальские помещены были под начальством Сангибана в центре и именно с тою целию, чтоб верные фланги сторожили над неверным центром; потому что Санко, Бан Аланский, и все полки его были в сильном подозрении, тем более что северо-западные области Поморья (Armorica) и Луги Галлии (Lugdunensis prim. sec. et tert.), населенные покоренными Цесарем Вендами или Славяноруссами, с трудом были усмирены в 445 году Эцием, при общем движении Славян к освобождению себя из-под ига Римского.
О победоносных действиях сколоченного таким образом автомата, носившего название Римско-Визиготской армии, следовало бы беспристрастным историкам по всей справедливости умолчать; даже потому, что «все сведения о битве с Аттилой передавались потомству людьми мирными, de profession civile ou ecclesiastique, далекими от знания военного искусства»; а главный исток этих сведений был Кассиодор, слышавший их из уст самих Готов, участвовавших в Каталаунской битве.
Не ручаемся за достоверность длинной речи, которую Аттила произнес к войску перед вступлением в битву и которой краткий смысл состоит в том, что Римляне трусы и что главную их силу составляют Визиготы; но замечательно то, что Аттила, после речи, по Рускому обычаю, первый бросил копье в неприятеля; и на этот знак, без сомнения, дружина так же отозвалась, как Святославу: «Князь уже почал, потягнем дружино по князи!»
И эта дружина бросилась вперед, пробила центр неприятельской армии, отрезала Визиготов от Римлян и насела на них. «Феодорик носился перед рядами своих войск, возбуждая их мужество; но конь его споткнулся, и по одним разсказам Готов, он упал и был раздавлен своими насмерть; а по другим разсказам, Острогот Андакс пронзил его стрелою».
«Смертию Феодорика,– говорит Иорнанд,– совершилось первое предсказание жрецов Гуннских»; для исполнения же второго предсказания, что победа будет не на стороне Аттилы, историк Готов, кажется, сам принимает начальство над Визиготами и ведет их к следующей победе: «Тогда,– говорит он,– Визиготы, отделясь от Алан, ринулись на толпы Гуннов, и, без сомнения, Аттила погиб бы под их ударами, если б, руководимый благоразумием, не бежал с поля в свой стан, защищенный возами. Форисмунд, сын Феодорика, предполагая, что возвращается к своим, обманутый темнотой ночи, наткнулся на обоз неприятельский; храбро защищаясь, он был ранен в голову и сбит с коня; но бывшие при нем воины успели спасти его. Эций, в свою очередь, блуждая посреди темноты и неприятелей, после долгих поисков добрался наконец до стана своих союзников Визиготов и простоял все остальное время ночи настороже в ограде щитов ».
Такова победа над Аттилой.
Аттила с наступлением ночи становится преспокойно на костях неприятельских войск станом; предводитель Визиготов, возвращаясь без всякого сомнения из окрестностей сражения, ищет бедные остатки своих; Эций, военачальник Римских войск, тщетно блуждает в поиске остатков Римлян. Казалось бы, погибла слава союзных войск в Каталаунской битве, и следовало ее схоронить,– нимало: с помощию Иорнанда, западные историки взвалили труп ее на триумфальную колесницу, и, в торжественном шествии четырнадцати веков, провозгласили победу над Аттилой и спасение просвещения от варваров.