АУТ
Шрифт:
А одевался он, будучи дома, под стать интерьеру квартиры: белая рубашка и серые, потертые на коленях штаны. Так ему нравилось. Другое дело, что, отправляясь по делам, ему приходилось заботиться о своей наружности, думать о том, каким предстать перед миром и какое платье лучше всего подходит исполняемой им роли Мицуёси Сатакэ, владельца клуба.
Он закатал рукава, умылся теплой водой, вытер руки и лицо полотенцем и сел перед телевизором, поджав под себя ноги. Шел какой-то старый американский фильм, но Сатакэ не следил за действием, а просто сидел, словно в полусне, иногда проводя ладонью по коротко стриженным волосам. Смотреть ничего не хотелось, хотелось просто купаться в бессмысленном и холодном
Сатакэ ненавидел лето. Впрочем, раздражала его не столько жара, сколько те многочисленные признаки этого времени года, которых было особенно много на далеких от центра улочках города и которые пробуждали не самые приятные воспоминания. Именно во время летних каникул он, учась тогда в средней школе, так ударил отца, что сломал ему челюсть, а потом ушел из дому. Инцидент, навсегда изменивший его жизнь, произошел в такой вот комнате в августе под натужное завывание старого кондиционера.
Ощущая со всех сторон горячее, зловонное дыхание изнывающего от зноя города, Сатакэ чувствовал, как размывается, растворяется грань между двумя его половинками, внутренней и внешней. Вонючий воздух просачивался через поры кожи и отравлял, пачкал все, что было внутри, а кипевшие в крови чувства вытекали из тела на улицу. В летний сезон Токио пугал его и страшил, а потому Сатакэ старался как можно больше времени проводить дома, чтобы не дать увлечь себя катящимся по улицам волнам иссушающего зноя.
Возвращение этого чувства исходящей от города угрозы всегда служило сигналом окончания сезона дождей и прихода настоящего лета. Сатакэ поднялся, прошел в другую комнату, открыл окно и быстро, прежде чем шумы и испарения города успели проникнуть в квартиру, захлопнул прочные штормовые ставни. В комнате сразу стало темно, и Сатакэ облегченно опустился на пол. Здесь у него были платяной шкаф и аккуратно сложенный футон. Углы матраса представляли собой идеально прямые углы, и в целом комната напоминала тюремную камеру, если, конечно, не принимать во внимание телевизор. Отбывая срок наказания, Сатакэ страдал не только от воспоминаний об убитой им женщине, но и от ограниченности предоставленного ему пространства. Выйдя на свободу, он не стал селиться в просторной бетонной квартире, где чувствовал бы себя заключенным, сменившим одну камеру на другую, но предпочел обосноваться в старом, продуваемом ветрами деревянном доме. По этой же причине и телевизор, его единственная связь с внешним миром, оставался включенным целым день.
Закрыв окно, он снова уселся перед ним в той строгой позе, к которой привык в тюрьме. В этой комнате ставней не было, так что солнечные лучи продолжали просачиваться через щели в жалюзи. Сатакэ отключил звук телевизора, и теперь тишину нарушали лишь долетающие с Яматэ-авеню гудки автомобилей да равномерный шум кондиционера.
Закурив сигарету, Сатакэ рассеянно наблюдал через пелену дыма за происходящим на экране. Только что началось очередное ток-шоу, и ведущая, очень серьезная с виду женщина, демонстрировала некую таблицу, которая, вероятно, должна была подкрепить ее точку зрения. Через пару минут Сатакэ понял, что темой передачи стало полицейское расследование привлекшего широкое внимание преступления. Речь шла о найденном на прошлой неделе в парке расчлененном теле. Убийство не интересовало Сатакэ, и он уже собрался переключиться на другой канал, когда зазвонил лежащий рядом на полу сотовый. Телефон был еще одной связью с внешним миром, и он взял его не без колебаний.
— Сатакэ.
Голос прозвучал грубо и глухо. Не хотелось ни с кем разговаривать в такой день, когда жара угрожала в любой момент вытащить на свет тщательно подавляемые воспоминания, и в то же время Сатакэ понимал, что должен как-то отвлечься. Такое двойственное, неуравновешенное состояние выбивало
— Милый, это я.
Звонила Анна. Сатакэ взглянул на красовавшийся на запястье «ролекс» — ровно час дня. Пора выходить из дома и отправляться по делам. И все же он медлил — уж слишком жарким выдался день.
— Куда сегодня? В салон красоты?
— Нет, слишком жарко. Я подумала, может быть, мы сходим в бассейн?
— В бассейн? Сейчас?
— Да. Ну пожалуйста, сходи со мной.
Сатакэ представил запах хлорки и крема для загара — этот запах не вызывал неприятных ассоциаций, но выходить все равно не хотелось.
— А не поздновато для бассейна? Не лучше ли сходить туда в выходной?
— В воскресенье там всегда полно народу. Чем тебя не устраивает сегодня? Пожалуйста, Анна хочет поплавать.
— Ладно, ладно, — согласился Сатакэ, приняв неожиданное для себя решение.
Он закурил еще одну сигарету и с минуту смотрел на молчаливый экран. Сейчас его занимало напряженное лицо женщины, судя по всему жены убитого. Одета она была скромно, в выцветшую футболку и джинсы. Волосы убраны назад и собраны в пучок. На лице почти никакого макияжа. Присмотревшись, Сатакэ понял, что женщина куда симпатичнее, чем ему показалось вначале, и моментально, почти автоматически, переключился в профессиональный режим. Теперь она стала для него объектом изучения. Возраст — тридцать с небольшим, но если немного поработать с лицом, оно еще вполне способно привлечь потенциальных покупателей.
Поражало то, с каким спокойствием она держалась. Внизу экрана появилась надпись: «Жена погибшего Кэндзи Ямамото», но имя ничего не сказало Сатакэ. Он уже давно забыл, что неделю назад вышвырнул из своего клуба некоего человека, носившего такое же имя. Сейчас его больше беспокоила нахлынувшая на город жара и то неясное предчувствие беды, которое она несла с собой. Если бы он ощутил нечто подобное в тот далекий день, то, возможно, предпринял бы что-то, избежал встречи с той женщиной, и тогда его жизнь сложилась бы по-другому. Что же предвещает сегодняшняя тревога? Откуда она появилась? Сатакэ не знал.
Через десять минут он уже шел к стоянке, на которой держал свою машину. Протянувшееся вдалеке шоссе обманчивым миражом подрагивало за темными стеклами очков. На привыкшей к прохладе и полумраку квартиры коже при первой же атаке жары и яркого солнца выступил пот. В ожидании машины, поднимавшейся из глубин многоуровневой стоянки, Сатакэ вытер влажный лоб. Едва сев за руль, он включил кондиционер, но это помогло лишь отчасти — тело чувствовало тепло, исходящее от кожаных сидений.
Он, в общем-то, привык к капризам и неожиданным требованиям Анны. Она то тащила его по магазинам, то просила найти ей нового парикмахера или нового ветеринара для собачонки, то заставляла возить по всему городу. Сатакэ относился к этому спокойно, понимая, что таким образом девушка проверяет его чувства. Красивая, умная, эксцентричная, она развлекала его, и сейчас, ведя машину в плотном потоке, одна лишь мысль о ней вызывала у него улыбку.
Дверь открылась после первого же звонка, как будто Анна только и ждала, когда он появится. На ней была желтая шляпка с широкими полями и желтое же летнее платье. Поправляя шнурки на черных лакированных сандалиях, девушка капризно надула губки.
— Почему так долго? Я заждалась.
— Раньше не мог. И потом, у тебя постоянно возникают самые невероятные планы. — Сатакэ остановился у порога, придержав дверь. На него уже повеяло привычным запахом, в котором аромат косметики причудливым образом соединялся с собачьей вонью. — Куда?