Аутодафе
Шрифт:
– я эмигрирую, – сказала она.
– зачем?
– подонка полюбила. сегодня утром проснулась, взяла билет и улетела. не вернусь.
– да ладно тебе. что, так серьезно?
– ну, – она насупилась и явно держалась, чтобы не зареветь. – а ты куда?
– а у нас концерты. поехали с нами! побудем вместе, поиграем, проводишь потом.
и она полетела с нами. кое-где помогала переводить, внимательно слушала концерты. мы много общались, вволю знакомились с европейским праздником «Октобер-фест», вместе гуляли по Кельну и, помню, как она минут 50 лежала на асфальте у кафедрального собора, пытаясь сфотографировать его весь, от основания до шпиля. в последнюю ночь перед расставанием мы заперлись в моем
– а знаешь, что самое поганое? – в ту ночь сказала мне она. – понятно, не то, что он, козлина, издевался надо мной, а то, что как-то однажды, после потока бурных увещеваний в своей любви, специально, слышишь, специально (!) послал мне сообщение, адресованное своей жене, где он назвал ее так, как звал меня, «ненаглядной». «ненаглядная, я уже еду домой!» вот сволота, а! так что я сделала – пошла в туалет в нашей коммуналке и полоснула себя… ладно, давай спать, что ли. завтра еще в небе трепыхаться».
мы вернулись в Питер, и мучения ее, разумеется, не закончились. она то умирала, то возрождалась, то ненавидела его, то от счастья прыгала кузнечиком и кидалась на шею друзьям.
а потом мы ненадолго поссорились. у нас был прямой эфир на радио. она слушала его вместе со своим мучителем. он знал, что мы дружим, и сказал ей:
– позвони «Снайперам», пускай сломают программу и споют для меня Гимн Советского Союза, иначе я уйду.
она позвонила мне и на полном серьезе умоляла спеть. я отказалась. спустя полмесяца она появилась на пороге:
– за тот эфир извиняй.
– да забыли. как у тебя дела-то с ним?
– а у меня радость – мне подарили сенбернара, – ответила она и втолкнула на порог маленького мохнатого мишку.
Глава 5
как она стала волком, я не уследила. точнее, волчицей. из неказистого угластого подростка с шальными выкрутасами, пьяными дебошами, приводами в ментуру, она превратилась в нервного, глубокого, ранимого зверя. может, причиной тому была смерть Гуся – единственного ее друга.
Гусь – косая сажень в плечах, прекрасно образованный, интеллигентный петербуржец северных кровей осенью 2004 года погиб, сбит трамваем где-то на Обводном канале. она тогда уже жила в Москве и верно расценила эту трагедию своей виной. Гусь был тонок, эдакий Пьер Безухов, и совсем не умел выживать. так случилось, что она прямо накануне, уезжая из Питера, звала Гуся к себе, на первых порах ничего не делать, просто жить. как чувствовала, что надо начинать его действенно беречь. не уберегла. Гусь собрался было прыгнуть на третью багажную полку и безбилетно поехать с ней, как это случалось раньше, да не решился, сказав, что забыл паспорт. и клялся, что приедет вот буквально завтра, и улыбался, и лепил очередные мифы про то, как счастлив и любим, будучи на самом деле, она доподлинно знала, бездомным, брошенным, страдающим и уже с печатью невозвращенца. она смотрела на него, ответно улыбалась, слушая всю эту ахинею, и думала параллельно, что после дня мостов и крыш адски устала и надо бы выпить чаю, и как неохота стелить постель, и там в Москве ждет пес, и надо купить новые джинсы… а Гусь все говорил, говорил, и его голос был будто через толщу матового стекла. а потом паровоз дернулся, пошел… с ним, прижимая ладонь к стеклу, пошел все так же улыбающийся Гусь, а потом неуклюже побежал по перрону с той же прижатой к стеклу ладонью…
и уже спустя три года после трагедии, раскромсавшей ее жизнь на до и после, она вдруг подумала: а зачем нужен паспорт человеку, собравшемуся ехать зайцем?!
Глава 6
она неожиданно для себя начала вдруг писать стихи.
– не верь ему! он тебя обманывает!
артисты онемели и застыли в позах. а я наслаждалась великолепной ситуацией, и с потолка вместе со мной хохотал Станиславский – «верю! верю! верю!»
про свою жизнь того черного периода она никому не рассказывала. мы как-то шли по Питеру, по улице Восстания. дул ветер. пуржило. была поздняя зима. она была в камуфляжных штанах, солдатских сапогах и северной куртке-аляске.
– я, наверное, замуж выйду, – вдруг сказала она.
– а что так?
– я вроде беременна. пойдем в галантерею заскочим, я колготки куплю, а то продувает насквозь. ребеночку, небось, холодно там.
мы зашли в магазин, она купила колготки, надела их сразу, мы вышли на улицу, и тут зазвонил телефон. она ответила и, послушав абонента, будто окостенела.
– что случилось?
– да, ерунда. пришли анализы, я не беременна.
улица Восстания вдруг стала беспросветной кишкой. запуржило как-то совсем колюче. стало зябко, мы зашли в универсам и купили бутылку водки.
то, что она покрестилась, я узнала первой. и что имя у нее теперь по Богу Сашка, мне тоже понравилось. подходит. и женское нежное, и в то же время может быть благородным мужским.
мы случайно встретились в Москве.
– я уезжаю, – сказала она.
– что, опять в Германию эмигрируешь? – подколола ее я.
– нет. на Южный полюс.
– здорово. почему именно туда?
– хочу познакомиться с пингвинами и научиться играть на аккордеоне, – она была абсолютно серьезна и, как мне показалось, счастлива, насколько она вообще может таковой быть….Кода, призванная стать разоблачающей
мы знаем друг друга уже тридцать пять лет, а я до сих пор не устаю ее узнавать и влюбляться. и постоянно хочу защищать, и боюсь за нее. а она по-прежнему от меня убегает и не дается в руки. она вроде тоже любит меня, а потом хамски подставляет под удар мое сердце своим постоянным желанием страдать. песни мои она слушает внимательно, но вполне равнодушно. каждую мою победу воспринимает как должное, вежливо поздравляет, зевает и идет спать. и я ничем никогда так и не смогла ее удивить.
разве что однажды, когда о чем-то задумалась, что-то перепутала и назвала ее своим именем:
– как поживаете, Диана Сергеевна?
июль 2009 года.
Послесловие
в каждом из нас живет человек. человек нашего внутреннего содержания. он очень часто обижается на нас, наблюдая, как мы не замечаем его и не отдаем ему должное. и эта обида уместна. ведь именно он – импульс для всего, что выходит на поверхность, и что мы демонстрируем миру.