Аутодафе
Шрифт:
Поскольку ехать было недалеко, Тим сразу приступил к делу. Уверенный в себе служитель церкви вдруг исчез. Он робко спросил:
— А кстати, как Дебора?
— Отлично, — ответил я, не вдаваясь в подробности.
— Гм-мм… Надо полагать, ты уже не один раз дядюшка? — продолжал допытываться он.
Тут я решил, что легче всего выпутаюсь, если поведаю ему легенду о «трагедии», пережитой Деборой.
— У нее один сын, — без всякого выражения изрек я. — Ее муж погиб.
— О-о… Мне очень жаль. — Он был потрясен.
Я видел, что он хотел бы расспросить меня подробней, но тут как раз, на счастье, показался терминал «Истерн Эрлайнз». Тим только успел пролепетать что-то насчет соболезнований, и мы приехали. Я моментально выскочил.
Я хотел прямиком бежать к стеклянным дверям, но что-то заставило меня обернуться. Тим выглядел таким несчастным — я бы сказал, беспомощным, — что мне захотелось его утешить.
— Эй! — буркнул я. — Дебора — сильная женщина. Она справится.
И я зашагал прочь, стараясь забыть невыразимую тоску, какую я прочел в его взгляде.
64
Тимоти
От слов Дэнни в душе у Тима открылась старая рана.
Когда он узнал, что Дебора родила ребенка другому мужчине, его как молнией ударило. В тот момент он внутренне отрекся от давнего чувства.
Все предшествующие годы Тим часто представлял себе Дебору. Мысленно он был с нею — в мире, не ведающем границ, в саду (это был буквальный перевод слова «парадиз» [77] ), где они могли гулять, держась за руки, свободные в проявлениях своей любви.
77
Т. е. рай.
Мечты приносили ему большие страдания. Но в них по крайней мере было утешение — их неосуществимость. Теперь мечта снова ее обнять вдруг стала возможной, пусть теоретически, но все же возможной.
Больше того: он по-прежнему испытывал к ней такую любовь, что искренне хотел утешить ее в ее вдовьем горе.
— Алло, это отец Хоган?
Он узнал голос и даже вспомнил лицо звонившей. Это была Мойра Салливан, учительница латыни, на чьих занятиях он как-то присутствовал во время инспекционной поездки в Молден, в Академию Святого Сердца. Он обратил внимание на то, как ее любят дети. У нее были приятные мягкие манеры, мелодичный голос и белокурые волосы.
Да, он еще тогда мысленно отметил, что она очень привлекательная женщина. Конечно, для тех мужчин, кто не связан обетом целомудрия. Собственно, доказательством служило обручальное кольцо на ее руке.
Тогда, во время обсуждения в учительской, происходившего одновременно с обедом, она активно задавала ему вопросы, а потом несколько раз ссылалась на его высказывания («Как отметил отец Хоган…»). Он был польщен.
И вот прошло дней десять, и она ему звонит.
— Рад слышать вас, миссис Салливан.
— Я только хотела поблагодарить вас за очень милое письмо, которое вы прислали сестре Ирен.
— Я не покривил душой, — заверил Тим. — Вы действительно прекрасный педагог.
— О-о… — Теперь в ее голосе слышалось смущение. — Гм-мм… Вообще-то, я взяла на себя смелость вам позвонить, потому что хотела узнать, удалось ли вам достать себе новый учебник, о котором я вам говорила.
— Да, как же. «Кембриджский курс латыни». По вашему совету, заказал в тот же день.
— А-а… — Она была явно разочарована. Неуверенным голосом она спросила: — И как, оправдывает он мою оценку?
— Уверен, что да. Но мне пришлось заказать его по почте, так что я еще не держал его в руках.
После небольшой паузы учительница сказала:
— В таком случае… я подумала, может, вы захотите посмотреть мой экземпляр? Ну, то есть… — Она вдруг заговорила быстрее: — Не будет очень дерзко с моей стороны, если я приглашу вас на ужин? К себе домой? Я понимаю, вы очень заняты, так что, если вы не сможете, я не обижусь.
— Почему не смогу? — ответил Тим. — Я буду очень рад познакомиться с вашей семьей. Если я ничего не путаю, у вас ведь две дочери…
— Да, и они будут в восторге, если к нам придет в гости священник из канцелярии самого архиепископа! — Неловкое молчание. — Видите ли, мой муж…
— Он тоже педагог? — заинтересовался Тим.
Снова пауза. Ответ прозвучал едва слышно:
— Он умер, отец Хоган. Погиб во Вьетнаме восемь лет назад.
Тим был смущен, но в то же время не видел ничего из ряда вон выходящего в том, чтобы поужинать со вдовой. Можно сказать, это будет вполне в рамках его пастырских обязанностей.
Все стены в квартире Мойры Салливан в Сомервилле были увешаны отделанными белым ламинатом полками, на которых теснились книги в бумажных переплетах. Тим почему-то был уверен, что эти полки ее муж смастерил своими руками. И вообще, несмотря на живую и гостеприимную атмосферу этого дома, она была вся пронизана бесчисленными напоминаниями об отсутствующем главе семейства.
Мойра волновалась. Она рассказывала о работе в школе, о своих родителях, о самых обыкновенных вещах из повседневной жизни, которые для Тима тем не менее были чем-то неведомым. Она только раз или два упомянула Чака, да и то как-то абстрактно. Она называла его «мой муж».
Зато девочки — одной было десять, другой одиннадцать — еще не научились искусству лицемерия на людях. Даже когда они улыбались, в глазах стояла грусть.
Тим видел, что им приятно (и в этом и состояла цель его визита), что он проявляет интерес к мелким деталям их школьной жизни. Он внимательно слушал рассказ Эллен о хоккейных тренировках и порадовался вместе с Сюзи, гордой тем, что ее отобрали для участия в хоре.
Это была дружная семья, которую сплотило одиночество. Тим почувствовал к ним сердечную симпатию. Совсем невинные девочки, такие беззащитные в этом мире, где неполная семья все еще воспринимается как нечто дефективное.