Аутодафе
Шрифт:
— Как это грустно! — заметил Тим.
— Да уж… — Хардт цинично усмехнулся. — Градостроители все предусмотрели, только людей не учли. — Он бросил взгляд на Тима. — Почти как в Ватикане, да?
Прошло более получаса, прежде чем они свернули с шоссе и по проселочной дороге добрались до хаотичного скопления хибар. Одни жилища были из жести, другие — из шлакоблоков, явно позаимствованных с каких-нибудь городских стройплощадок. На крыше каждой хибары торчала телевизионная антенна.
Улица — если это можно было назвать улицей — оказалась еще более ухабистой и узкой, чем дорога. Хардт непрерывно жал на клаксон, распугивая разгуливающих по дороге кур и детей.
Дом у Хардта был немного посолиднее, чем у его соседей. Тим уже во дворе услышал стрекот электрического движка и почуял запах выхлопа. Несмотря на почти двойную разницу в возрасте, Хардт первым легко соскочил с подножки и заторопился помочь гостю.
— Все в порядке! — со смехом сказал Тим. — Надеюсь, ногу не сломаю.
— Знаю, знаю, дом Тимотео. Я о вине беспокоюсь!
В этот момент появился смуглый босоногий мальчуган лет десяти, в шортах и майке без рукавов.
— Папа, папа!
Хардт наклонился и легко поднял мальчика, с гордостью объявив:
— Это мой сын Альберту.
Почему-то в тусклом свете нищенского жилища очевидное нарушение целибата представлялось чем-то особенно неуместным.
Тим огляделся, удивляясь, как люди могут мириться с такими условиями существования. У него невольно вырвалось:
— Вот так дом!
— Вы правы. Думаю, после этого ад покажется нам курортом не хуже Майами-Бич. Вы отдаете себе отчет, что…
Из глубины дома его прервал женский голос:
— Эрнешту, прекрати свои проповеди! Он же наш гость!
Тим обернулся и увидел женщину тридцати с не большим лет. Ее белозубую улыбку контрастно оттеняли блестящие черные волосы и темная кожа.
— Пожалуйста, простите его за дурные манеры, — весело попросила она. — Боюсь, францисканцы не научили его представлять гостя даме. Этого у них в программе не было. — Она протянула руку и назвала себя: — Изабелла. Надеюсь, вы не слишком измучены перелетом и сумеете получить удовольствие от этого вечера.
— Благодарю, — приветливо ответил Тим, совершенно очарованный женщиной, которая, он видел, годилась Хардту в дочери.
Тот словно читал его мысли:
— Небось гадаете, как такому дряхлому старцу, как я, удалось заарканить эту юную газель?
Изабелла одарила Тима улыбкой.
— Только не говорите ему комплиментов! Это у него такая манера завуалированно хвастать своей мужской силой. Мы познакомились там, где и подобает добропорядочным бразильским католикам, — в пикете. Я преподавала в университете право.
Хардт со смехом закончил:
— И Изабелла сжалилась над бедным холостяком, который не понимал всю справедливость слов, сказанных в тридцать первой главе Книги Притчей Соломоновых — о том, что добродетельная жена дороже жемчугов.
Тим помнил, о чем идет речь, и незамедлительно процитировал по-латыни святого Иеронима:
— Milierem fortem quis inveniet [91] .
Это весьма понравилось Хардту:
— Какое наслаждение — слышать из уст католика цитату из Писания на латинском языке! Обычно-то все больше других католиков цитируют…
91
Кто-то да найдет добродетельную жену.
Он в упор посмотрел на Тима, дожидаясь его реакции. Тот улыбнулся.
— Что ж, — объявил Хардт, провожая гостя в глубину дома, — по крайней мере, на этот раз мне не прислали какого-то зануду. Прошу прощения, дом Тимотео, могу я предложить вам выпить? Может быть, хересу?
— С удовольствием, — согласился Тим. Хардт положил ему руку на плечо и подтолкнул к кабинету.
Освещенные неверным огнем лампы книжные полки были уставлены не только книгами, но и свежими номерами журналов по теологии и критике Святого Писания.
— Вы учились в Григорианском? — полюбопытствовал Хардт.
Тим кивнул.
— Институт Библии?
— Нет, каноническое право.
— Аа-а… — разочарованно протянул Хардт. — Пустая трата времени. За это и выпьем?
— Только если мне дадут возможность высказать контраргументы, — отшутился Тим.
— Сегодня принимается только один контраргумент — другой напиток, — объявил Хардт и щедро налил по бокалам янтарную жидкость из бутыли без этикетки.
Пригласив Тима сесть на изрядно потертый диван, он расположился за своим рабочим столом и выслушал первый серьезный вопрос молодого архиепископа.
— Дом Эрнешту, вы знали о моем приезде. Вы меня сразу узнали на лекции. Я удивлен, что вы не изучили всего моего досье.
— Ах, Тимотео, надеюсь, вы не обидитесь? На вас еще не заведено никакого досье. Думаю, поэтому-то они вас и выбрали. Скажите: зачем, по-вашему, Ватикан потратил и тратит столько усилий на то, чтобы вставить кляп в рот пастырям в диких джунглях Амазонки?
— «Кляп» — это слишком сильно, дом Эрнешту.
Хардт перегнулся через стол и с нескрываемой злобой воскликнул:
— Точно так же, как и «покаянное молчание»! А ведь именно так ваш фон Якоб заставил умолкнуть моего хорошего друга и брата, Леонардо Боффа. Когда в следующий раз увидитесь с Его Высокопреосвященством кардиналом фон Якобом, передайте ему, что он забыл Евангелие от Иоанна, глава восьмая, стих тридцать второй.
Тим тотчас процитировал:
— «И познаете истину, и истина сделает вас свободными».
— Браво, дом Тимотео. Вы так же глубоко в это верите, как складно цитируете?
— Разумеется!