Аутодафе
Шрифт:
— Нет, так не пойдет! — возразил Ашер.
— Как это?
— Во-первых, я знаю, что в шабат у тебя с собой денег нет. А во-вторых, мы обещали Шифманам, что доставим тебя на такси. Если вы меня здесь подождете, я только схожу за бумажником.
Оставалось еще одно препятствие между нею и весточкой от Тимоти. Если таковая была.
— Ханна, не возражаешь, я сбегаю в Альянс? Мне надо оставить записку друзьям, которые на той неделе приезжают.
— Я с тобой! — с готовностью предложила та.
— Нет, нет, спасибо. Ты лучше жди Ашера, а я мигом.
Она бегом пересекла улицу Царя Давида, промчалась по кипарисовой аллее, взлетела по ступеням и оказалась в огромном холле Всемирного альянса.
Протиснувшись к стойке сквозь толпу разноязыких студентов, она, задыхаясь, спросила:
— Скажите, здесь я могу получить письмо до востребования? Ну, если мне кто-нибудь написал?
— Как ваша фамилия? — вежливо ответил клерк с нездоровым цветом лица.
— Луриа, — выпалила она. — Дебора Луриа.
Он повернулся к ящику с грудой писем, на которых значилось «до востребования», и стал бессистемно перебирать разноцветные конверты.
— Я очень спешу, — нервно заметила Дебора.
— Знаю, — ответил клерк. — Тут все спешат.
Он снова погрузился в поиски, казавшиеся ей замедленной съемкой, и в конце концов флегматично заявил:
— Для Деборы Луриа только одно письмо. Документ какой-нибудь есть?
Земля ушла из-под ее ног.
— Простите, — пролепетала она, — я ничего не взяла.
— Тогда завтра придете с паспортом.
— Я не могу… Завтра я… работаю.
— Мы открыты допоздна.
На расстоянии вытянутой руки лежало, возможно, самое важное письмо в ее жизни, и она не могла его получить.
В глазах блеснули слезы.
— Пожалуйста, поверьте мне на слово! Ну, кому еще мое письмо может понадобиться?
— Так и быть, — уступил он. — Я не должен этого делать, но уж поверю вам.
Клерк протянул ей письмо.
Она вскрыла конверт и бросилась к выходу. Не успела Дебора убедиться, что письмо действительно от Тима, как вернулись Капланы.
— Все сделала, что хотела? — поинтересовался Ашер.
Запихивая письмо в карман и стараясь не выдать своего волнения, Дебора ответила:
— Да, все в порядке. Все сделала.
— Отлично. Поехали, а не то Шифманы подумают, мы тебя похитили.
— Ну, и как там было? — спросила Лия.
— Что? — не поняла Дебора. Они воевали с накопившейся за выходной посудой.
— Как кормили? — уточнила Лия. — Муж иногда встречается в «Царе Давиде» с заокеанскими спонсорами. Потом никак на еду не нахвалится.
— Да, еды было много, и очень вкусной, — согласилась Дебора. — Но вы, мне кажется, лучше готовите.
Эта беззастенчивая лесть, как ни странно, растопила сердце Лии. Она вдруг почти полюбила свою американскую домработницу и по-девичьи защебетала. Дебора не могла дождаться, пока можно будет укрыться в спальне.
Свет, как обычно, был погашен, не только из соображений экономии, но и потому, что кто-то из детей уже спал. Ощупью пробравшись через темную комнату, она вытащила из-под кровати чемодан и извлекла из него свое самое большое сокровище — крохотный фонарик, которым светила себе, когда читала перед сном.
Дрожащими руками она навела тонкий луч на письмо.
«Дорогая Дебора!
Молюсь, чтобы когда-нибудь это письмо попало к тебе. Я разделяю чувства, о которых ты написала мне, а кроме того, чувствую за собой неописуемую вину за то, что стал причиной твоего изгнания.
Так вышло, что я тоже уезжаю из Бруклина и буду учиться в семинарии Святого Афанасия в штате Нью-Йорк.
В отличие от твоей поездки для меня это было не наказание, а скорее награда за усердие в учебе — отчего я чувствую себя еще более виноватым, поскольку в числе наук, которые мне предстоит изучать, будет то, о чем ты всегда мечтала, — Ветхий Завет на иврите.
Я изо всех сил старался повидаться с твоим отцом и все ему объяснить. Но всякий раз, как я заходил, твоя мать говорила, что его нет дома. А когда я однажды несколько часов прождал его возле кабинета в синагоге, его секретарь, реб Айзекс, меня прогнал. Тогда я написал ему письмо, но он опять не ответил.
Я стараюсь убедить себя, что происходившее между нами было маленькой искоркой, которую раздул зимний ветер. Я надеюсь принять сан, и было бы наивно думать, что мы с тобой еще встретимся. И невозможность еще раз тебя увидеть дает мне смелость сказать то, что в противном случае я ни за что бы сказать не осмелился.
Я думаю, то, что я чувствовал к тебе, было любовью. Не знаю, что принято вкладывать в понятие земной любви, знаю только, что это была нежность, желание быть с тобой и оберегать тебя.
Желаю тебе, Дебора, счастья в жизни. Надеюсь, что в твоих мыслях тоже останется место — для меня.
Будем же молиться друг о друге.
Твой любящий Тим».
Неважно, что он выразился так осторожно. Сомнений больше не осталось. Они… любят друг друга.
И с этим ничего нельзя поделать.
17
Тимоти
День в семинарии Святого Афанасия начинался до рассвета. В пять сорок пять раздавался звонок, и дежурный из числа семинаристов проходил по рядам кроватей в бескрайней спальне, поднимая своих товарищей призывом: Benedicamus Domino — «Восславим Господа». На что полагалось отвечать: Deo Gratias — «Благодарение Богу».
Двадцать минут отводилось на то, чтобы принять душ, застелить постель и спуститься в часовню. Все это они проделывали молча. Время между вечерним отбоем в половине десятого и завтраком именовалось «Великим безмолвием».