Аутодафе
Шрифт:
И меня поволокли.
За неполные полгода я второй раз оказался в силках, словно какой-нибудь кролик, и угодил в плен, с той лишь разницей, что теперь вместо колдуна и маркграфа попал в лапы к Носителям Чистоты.
Один мой глаз хорошенько заплыл, ребра ныли, и, несмотря на разбитые губы, хотелось пить. На руки мне надели кандалы, прикрепив их к цепям, прикованным к кольцу в потолке. Вырваться из такого силка самостоятельно невозможно.
Круглая комната без окон была большой и холодной — никто не спешил разжигать стоявшую в углу жаровню. На массивном деревянном столе горели несколько
Вне всякого сомнения, ребята развлекаются алхимией, а может, чем-нибудь похуже. Кроме прочего там же лежала моя сумка. Из нее достали книгу, но так и не удосужились открыть, отдав все внимание моему кинжалу. Он находился тут же, к сожалению, в недосягаемости от моих рук.
Я проторчал на цепях минут сорок, прежде чем появились Альбинос и Чернявый.
— Попался, страж, — ухмыляясь, сказал мне последний.
Я промолчал, но он не расстроился:
— Ничего. Заговоришь, когда мы пятки тебе поджарим. Развлечемся до утра, а уж потом отвезем тебя в Руже, к старшим братьям. Пусть они порадуются и нас похвалят.
— Бесполезно, — сказал Альбинос, заметив, что я напряг руки и натянул цепь. — Тебе их не порвать, страж.
— Это еще надо доказать, что я страж.
— У тебя нашли кинжал, кретин.
— Нашел. Валялся на дороге.
— Угу. Заливай. А вот он говорит, что ты — страж.
В зал вошел крепыш с белесыми глазами, которого так жаждал прикончить Рансэ.
— Месье Лефевра оказал своей стране неоценимую услугу, донеся на тебя, — счастливо осклабился Чернявый. — Будет тебе процесс, страж, а затем прилюдное колесование. В нашей просвещенной стране все по закону. Но это не мешает мне поджарить тебе ступни еще до суда.
Они рассмеялись. Лефевра взял кинжал, подошел ко мне вплотную, приблизив острие к моему правому глазу. Я не отстранился, и он усмехнулся:
— Не боишься? Хорошо. Те, в трактире, тоже не боялись, и где они теперь, страж? Как только Носители Чистоты найдут твоего дружка, так и начнется потеха. И я буду смотреть на это. Хотите вина, ребята? Я угощаю.
— Конечно! — ответил Альбинос, прислонившись к краю стола.
Лефевра, кивнув, направился к выходу.
Я посмотрел на своих тюремщиков. Как видно, у них был приказ не трогать меня до поры до времени, так что они лишь плотоядно поглядывали в мою сторону, негромко переговариваясь между собой. А затем и вовсе потеряли всякий интерес, начав разжигать жаровню.
Они были так увлечены своим занятием, что не увидели вновь вошедшего. Я едва не завопил от облегчения, но сжал зубы, глядя, как Рансэ подскочил к Альбиносу и ударил рапирой в спину так, что острие вышло у того из груди.
Черноволосый от неожиданности упал с ящика, на котором сидел, закричал, закрываясь руками, и умер.
Рансэ осмотрел мои кандалы, вернулся к столу:
— Надеюсь, что ключ они оставили здесь.
— Поспеши, скоро вернется еще один.
— Нам повезло, что все это случилось в Сен-Сеноше. — Он продолжал говорить, сбрасывая на пол сосуды, скидывая бумагу и рассыпанные
— Все ищут тебя.
— Тем лучше.
Колба с уродцем грохнулась на пол.
— Проклятье! Где же этот чертов ключ?!
— Проверь карманы у мертвецов, — посоветовал я ему и оказался прав. Ключ нашелся у Чернявого, и Рансэ открыл замки, освобождая мои руки:
— Рад, что ты решил мне помочь.
— Ну, мое упрямство привело к тому, что ты здесь оказался. — Страж запихнул книгу в сумку, бросил мне кинжал. — Сваливаем, ван Нормайенн, пока они не вернулись. Идти сам можешь?
— Да.
Он первым выбежал в коридор, поднялся по лестнице наверх, и мы оказались в жилой комнате.
— Легко, словно украсть конфету у младенца, — пробормотал Рансэ, распахивая дверь на улицу.
Широкий нож ударил его в грудь и он, согнувшись, отступил к стене, зажимая рану. Лефевра кинул в меня бутылку с вином, шагнул в дом, с усмешкой направляясь ко мне, и взвыл, когда кинжал раненого Рансэ воткнулся ему в голень.
Я уже был рядом, ударив наемника кулаком в лицо, перехватывая руку с ножом, выворачивая… Ребра вспыхнули болью, но я все-таки повалил его на пол, и мой напарник погрузил кинжал в шею наемника.
— Все, — сказал Рансэ, улыбаясь, и на его губах выступила кровь. — Теперь все!
— Дай я посмотрю рану, — сказал я.
Он отпихнул мою руку:
— Уже неважно. Проваливай. И сумку возьми.
Он захлебнулся кровью, закашлялся, с вызовом усмехнулся мне:
— Отлично мы сработались, а?
Я кивнул, глядя как Рансэ, нетерпимый, мстительный и самый резкий из всех стражей, кого я знал, умирает.
— Окажи услугу, Людвиг.
— Все, что угодно.
Он закрыл глаза, и я видел, как кровь толчками течет из его раны. Он поднял отяжелевшие веки:
— Покаянный псалом.
— Я не священник.
— Неважно.
Чувствуя горечь, я перекрестился и произнес:
— De profundis clamavi ad te, Domine; Domine, exaudi vocem meam… [10]
Жассен, приграничный с Прогансу город на северо-западе герцогства Удальн, встретил меня дождем. Проповедник, молчавший всю дорогу, посмотрел на низкие небеса, сокрушенно качая головой:
— Непогода держится уже неделю. Пока ты доберешься до Ливетты, сам превратишься в воду.
10
Из глубины взываю к тебе. Господи! Господи, услышь голос мой (лат. Пс. 129. 1–2). Начало покаянного псалма, отходной молитвы, которая читается над умирающим.
Я вышел из дилижанса, захлопнул дверцу и подошел к зданию с вывеской «Фабьен Клеменз и сыновья». Вид у меня был не слишком презентабельный, кровоподтеки на лице еще не сошли, так что охранники вели себя с подозрением, пока не проверили мою личность.
Серый, ничем не примечательный клерк с улыбкой встретил меня за стойкой:
— Господин ван Нормайенн, наша фирма очень рада вашему визиту. Чем мы можем вам помочь?
Я вытащил из сумки книгу в обложке из красной кожи:
— Мне нужно, чтобы вы переправили срочную посылку по вашим каналам. Это возможно?