Аутодафе

Пехов Алексей Юрьевич

— Орден Праведности появился из стражей, которые говорили точно так же, как вы. Те, кто считал, что уничтожать светлые души плохо и жировать на них, зарабатывая бессмертие, покинули Братство.

— Не спешу осуждать их за такое предательство. Они поступили так, как считали правильным, и желали добра, но, как и многие другие добрые дела, это ни к чему хорошему не привело. Братство изменилось в лучшую сторону, а Орден — в худшую.

— Почему же, интересно узнать?

— Первичной целью законников было уничтожить порок и преступления среди стражей. И вам

при содействии государств и церкви это удалось. Но вот потом, когда с целью было покончено, началось обычное противостояние недругов. Интриги, политика, удары в спину и палки в колеса от случая к случаю. Орден мешает моей работе…

— Соблюдайте законы, и никто из нас не будет стоять на вашем пути, — перебил он меня.

Я рассмеялся:

— Вы идеалист и оптимист. Или слепой. Я соблюдаю закон, но все равно в мою работу вмешиваются, и порой это стоит жизни другим людям. Тем, к кому я не успел на помощь из-за того, что Орден видит в каждом страже преступника. Впрочем, давайте оставим разговор, кто хуже — Братство или Орден.

— Я хочу, чтобы вы поняли мою позицию. Вы отправляете темные души в ад, а светлые, из тех, кто этого желает, в рай. За это честь вам и хвала. Но их сила, переходящая в ваш кинжал, больше всего похожа на комиссионные ростовщика. Плата за услугу.

— Не я назначаю эту плату, и работаю я тоже не ради нее, — сухо сказал я. — Мы всегда будем смотреть с разных сторон крепостной стены. Я не пойму вас, вы не поймете меня.

Ханна сняла с глаза линзу, протерла ее тряпочкой, вновь водрузила сложную конструкцию себе на нос, прищурилась, с опаской покосилась на меня, затем на учителя.

— Что ты увидела? — мягко спросил у нее Нико Хюбер.

— Светлые души. — Она не скрывала своего испуга и недоумения. — Очень много светлых душ собрал клинок, учитель. Я… возможно, я ошибаюсь?

— Что скажете, господин ван Нормайенн? — Законник оставался любезным. — Ханна ошибается?

В шкафу что-то едва скрипнуло, и Проповедник икнул.

— Думаю, она права, — невозмутимо произнес я.

— Вы можете как-то прокомментировать это?

— Проще вам самим во всем разобраться. Тогда мои слова не будут неправильно поняты.

— Ханна, уступи мне, пожалуйста, место.

Он забрал у нее стекло-линзу, сел перед кинжалом, ничуть не опасаясь, что я нахожусь достаточно близко для того, чтобы ударить его по голове полупустой бутылкой вина. Девчонка отошла и смотрела на меня со страхом и ненавистью.

Понятное дело. Она только что вскрыла злобную сущность стражей, о которой, в чем я нисколько не сомневаюсь, ей много раз рассказывали во время обучения.

— Я тебе не нравлюсь, юная законница? — с легкой иронией спросил я у нее.

Она поколебалась, хотела смолчать, посмотрела на учителя, но тот был занят проверкой, и неохотно кивнула.

— Да. Не нравитесь, — тихо сказала девушка.

— Почему, позволь узнать?

— Разве недостаточно тех светлых душ, что в вашем кинжале? Это преступление перед всеми законами. Перед всем, чему меня учили!

Проповедник вздохнул и обреченно махнул

рукой.

— Я скажу лишь, что тебе следует смотреть чуть шире и глубже на все, что происходит вокруг, Ханна, — сказал я ей. — Первое впечатление обманчиво, и, судя по твоему отношению к стражам, ты мыслишь лишь теми примитивными категориями, что вбили в тебя в твоей школе. Ну, как у нас дела, господин Хюбер?

Представитель Ордена Праведности положил стекло на стол, освободил из тисков кинжал и протянул его мне:

— Все в порядке.

Услышав эти слова, Ханна потрясенно воззрилась на него, думая, что ослышалась, и он, повернувшись к ней, объяснил:

— Это светлые души, ушедшие добровольно. Если такая душа желает уйти и ей мучительно оставаться в этом мире, стражи помогают ей совершить переход. Господин ван Нормайенн не нарушил закона.

— Но, учитель, я не почувствовала никакой добровольности с их стороны! Лишь отчаяние и боль!

— Поэтому ты на практике, Ханна, и тебе рано получать серебряный жетон. Ты учишься, и вот благодаря господину ван Нормайенну сегодня у тебя очередной урок и важный опыт. Прислушайся к стражу, он попросил тебя смотреть глубже, а не по поверхности. Ты не проверила самые дальние участки ковки, поэтому отследила лишь самые яркие эмоции, а ими были отчаяние и боль. Не расстраивайся, ты еще научишься этому.

Она хотела что-то спросить, но он не дал ей, сказав:

— Закончим урок дома. Мы и так порядком утомили господина ван Нормайенна и злоупотребили его гостеприимством. Пора собираться. Я представлю доклад в городскую управу, как этого требует закон кантона, господин ван Нормайенн. Благодарю вас за сотрудничество.

— Доброй ночи, — попрощался я с ним.

Ханна стремительно вышла, а он задержался на пороге:

— Позвольте вопрос. Характер светлых душ, собранных вами за последний год, а также эмоции, что остались от них… вы были в Солезино во время эпидемии юстирского пота?

— Верно.

— Во время землетрясения там погибло много моих друзей. Все действительно оказалось так ужасно?

Я подумал, прежде чем отвечать:

— Многие здания превратились в руины. В том числе и то, где находился Орден Праведности. Выживших там не осталось. Сожалею.

Он кивнул, принимая мои сожаления, попрощался и ушел.

Спустя минуту, из шкафа вырвалось не слишком довольное Пугало, бросило на меня осуждающий взгляд и уселось за столом, показав Проповеднику, чтобы тот не смел ничего говорить, недвусмысленно махнув перед его длинным носом серпом.

Надо сказать, оно было не в духе, но Проповедник в кои-то веки не обратил внимания на эту фамильярность.

— Этот Солезино до сих пор будоражит умы.

— Ты там не был, — глухо ответил я, вспоминая смрад разлагающихся тел, миллионы мух, развалины, витавшие по улицам отчаяние и ужас и улыбку жемчужной души, которая едва меня не прикончила.

— Не волнуйся, у меня прекрасное воображение. Но законникам крупно досталось. Стражи потеряли двоих, а скольких они? Сколько там погибло? Десять? Двадцать?