Аутодафе
Шрифт:
— Извинения приняты.
Ханна неуверенно улыбнулась.
— Тебе придется привыкнуть к стражам.
— И к вашей открытой ненависти?
Я посмотрел в ее необычайно серьезные глаза:
— И к ней тоже. Некоторые из нас погибли из-за тех решений, что приняли в Ордене. Это не обвинение в твой адрес, ты пока еще мало что видела. Но нам не за что любить большинство из тех, кто когда-то были нашими братьями и сестрами.
— Я понимаю. Но также теперь стараюсь понять, что не все стражи — преступники. Как и не все служители Праведности —
— Теперь уже я прошу прощения, — вздохнул я. — Нас воспитывают в ненависти друг к другу, так что я сам порой перестаю замечать ее границы.
— Надеюсь, Ханна вам не сильно досаждает? — Господин Хюбер, до этого несколько раз оборачивающийся через плечо, не выдержал и подъехал к нам.
— Мы просто беседовали.
Я посмотрел вверх и увидел парящую в небе птицу. Маленькую, бумажную пташку, сложенную из вырванной страницы…
Лошади все еще находилась здесь. Как и купеческий груз. Как и трупы.
Возле одного из мертвецов брат Курвус присел на корточки, рукой отогнал пока еще немногочисленных мух, пальцами провел по темным губам покойника:
— Большинство из них умерли от яда. Лишь нескольких высосали старги.
— У кровососов было мало времени. Бросились в погоню за теми, кто не пил сидр.
Я смотрел, как солдаты крутятся возле телег с товаром, потрясенные богатством обоза. Это занимало их гораздо больше, чем два десятка мертвых тел.
— Сонная лоза, судя по цвету губ. Сильный яд. Сперва усыпляет, затем убивает. Вы счастливый человек, Людвиг. Видно, Господь сберег вас и не дал пить отраву.
С первым соглашусь — вчера был счастливый день. А вот насчет пить… я залпом осушил целую кружку, и если бы не София, лежать бы мне среди этих несчастных.
— Ну, во всяком случае, отравить теперь тебя не смогут, — Проповедник стоял неподалеку и беззастенчиво читал мои мысли. — Можешь служить у какого-нибудь князя и пробовать еду.
— Угу. Сожру какое-нибудь пирожное и даже не почувствую «черной росы», а его светлость загнется в конвульсиях, пуская пузыри. Будет весело.
— Когда я вас встретил, вы ведь искали старг, брат Курвус, а не человека…
— Не совсем так, — ответил монах, выпрямляясь и провожая взглядом Ханну, заглянувшую в один из домов. — Мы искали тех, кто собирает кровь. Вам ли не знать, что таких достаточно как среди иных существ, так и среди нечисти. Старги прекрасно подходят. Для определенной магии, темной магии, кровь — главное составляющее. Агония жертвы, страх, ужас — все это наделяет жидкость тьмой, и некоторые многое готовы отдать, чтобы найти пинту подобного… эликсира.
— Вы о еретике, за которым охотитесь? Хотите сказать, что он мог явиться к старгам и попросить сцедить ему пинту или галлон?
— Вряд ли бы он просил, — невесело улыбнулся Курвус. — Но — да. Кровь ему необходима для ритуалов.
Где-то за домами закричала Ханна. Господин Хюбер, разглядывающий труп главы купеческого каравана, лежавший
Сразу за нами тяжело топал монах, а позади раздавались встревоженные приказы старшего из нашего сопровождения. Я махом перелетел через плетень, следом за законником нырнул за угол и резко затормозил. Ханна бросилась к учителю, обняла, спрятав лицо у него на груди, и всхлипывала.
— Господи, боже мой, — прошептал тот.
— Уведите ее отсюда, — сказал брат Курвус. — И не пускайте солдат. Не стоит им видеть такое.
Законник, не споря, увел девушку. Проповедник выглянул из-за угла, чертыхнулся, произнес проклятие, затем ругательство, затем прохрипел нечто невыразимое и, зажмурившись, отступил назад.
— Одно могу сказать: это сделали не старги, — произнес я, разглядывая тела спутников брата Курвуса. — Мне жаль.
Старик-монах был повешен на собственном алом поясе каликвеца перед входом в сарай. Перед смертью кто-то выжег ему глаза и вырвал нижнюю челюсть вместе с языком и частью трахеи. Его живот был выпотрошен, и кишечник, вывалившись, лежал в луже крови, приманивая к себе мух.
— Одолжите кинжал, Людвиг.
Каликвец перерезал удавку, подхватил истерзанное тело собрата и осторожно положил его на землю. Я поднял лежащий под ногами оплавленный и окровавленный нательный крестик на чудом уцелевшем шнурке. Брат Курвус забрал его у меня, тяжело вздохнув.
Я не спешил ничего у него спрашивать и шагнул в сарай, откуда несло кровью и обгорелой плотью. Молодой монах Феломиченцо был вплавлен в ближайшую стену вниз головой, с раскинутыми наподобие креста руками. Его грудная клетка оказалась вскрыта, ребра вырваны и вбиты в голову наподобие венца или костяной короны.
— Упокой Господи его душу, — Законник появился неожиданно и остановился рядом с нами, потрясенный этим зверством. — Давайте снимем его.
— Не трогайте! — резко сказал брат Курвус. — На теле проклятие. Хватит трупов на сегодня!
— Что думаете, Людвиг?
— Кроме того, что он мясник и садист? Здесь провели ритуал, и он был отнюдь не светлый. Я мало что понимаю в темном колдовстве, но на работу иных существ непохоже, да и ведьм, занимающихся подобным, я никогда не встречал.
— Давайте выйдем отсюда, — попросил законник.
Это было очень разумным предложением, смердело смертью преизрядно. У того, кто это сотворил, было очень извращенное чувство юмора. Гораздо более темное, чем у старины Пугала.
— Как они дали такое с собой сделать? — Господин Хюбер потрясенно покачал головой.
— Скорее следует спросить, кто смог такое сделать с двумя каликвецами, способными противостоять нечисти? Что это за человек такой? — Я смотрел только на брата Курвуса.
— Тот, кто, ища кровь, пришел к старгам, Людвиг. — Монах посмотрел в небо, словно ожидая дождя. — Тот, кого мы искали.