Аутодафе
Шрифт:
Мы замерли у границы стоянки, притаившись за кустами в поисках скрывающейся опасности.
— Запрещенная вырубка, — сказал Хюбер. — Кто-то подрабатывает без городского разрешения, слишком далеко от жилья, слишком хорошо спрятались. Их здесь никто не найдет.
— Кроме вёлефа, — проронил брат Курвус. — Его следы ведут сюда.
На той стороне, за возом, я заметил движение и сказал:
— Все, кто тут был, мертвы.
— С чего вы взяли, Людвиг? Отсюда я не вижу тел.
— Зато я вижу душу углежога, судя по ее одежде и испачканному лицу.
Я сделал шаг, выйдя из укрытия, обошел шалаш из ветвей и парусины, где летом жили рабочие. Ханна и Проповедник увязались за мной.
Брат Курвус и законник стали обходить стоянку по кругу, отправившись в противоположную от нас сторону. Дышать здесь было тяжело, тлеющая в куче древесина выделяла в воздух какую-то дрянь, и в горле сильно першило.
— М-да. Не повезло тебе, приятель, — с сочувствием сказал Проповедник, глядя на вскрытое горло души, из которого беспрерывным, неостановимым потоком текла и исчезала кровь.
— Что со мной? — спросил черный от угольной пыли человек с покрасневшими глазами. — Я… там…
— Ну да. Ты умер. — Старый пеликан был очень «тактичен». — Окочурился. Отдал богу душу. Впрочем, с последним я поторопился. Ты все еще в нашем грешном мире. Как и я, кстати говоря. Чем тебе рай не угодил? Там-то всяко лучше поляны с углем?
— Помолчите хотя бы минуту! — одернула его Ханна. — Не видите разве, что он страдает!
— Я тоже страдаю! — не смутился Проповедник. — Только мой срок страдания гораздо дольше, чем его.
— Кто это сделал с тобой? — Я присел рядом с углежогом.
Он, все еще ошеломленный, промычал:
— Какие-то люди. Вышли из леса, оттуда же, откуда вы. Несколько часов назад. Я ничего не понял и… умер.
— Людвиг! — окликнул меня брат Курвус. — Посмотрите!
Девушка осталась с Проповедником и углежогом, а я поспешил к монаху и законнику.
Пятеро углежогов, все с распоротыми шеями, лежали рядом с кострищем и перевернутым котелком, в котором артель готовила себе еду. В двух шагах от них, привалившись к березе и опустив голову на грудь, сидел златокудрый молодой человек без правого запястья. Его культя была перевязана, и рука вплоть до локтя почернела, в одном месте сквозь гниющее мясо торчала локтевая кость.
— У вёлефа больше нет ученика, — равнодушно сказал я. — Нам будет легче.
Господин Хюбер подошел к мертвому, взял его пятерней за прекрасные волосы, поднял голову так, чтобы мы смогли рассмотреть красивое лицо.
— Он не из Битцинена. Похож на уроженца Лезерберга. Только у них такие светлые глаза.
— Не отпускайте! — попросил я законника, присев рядом с мертвецом. — Его губы окровавлены, как и подбородок. Да и верх рубашки весь красный. Кажется, его пытались напоить кровью.
— Так и есть, — согласился со мной господин Хюбер. — В него вливали то, что лилось из шей этих несчастных. Вёлеф пытался спасти своего подопечного.
— Не слишком-то он пытался, господин Хюбер, — не согласился каликвец. — Люди умирали слишком быстро, чтобы кровь напиталась их болью. Почти без мучений. Этого недостаточно для мощной темной магии. Он просто вспарывал горла и пытался хоть что-то сделать на скорую руку.
— Он торопился? Знает, что мы его преследуем?
— Не думаю, иначе бы уже давно устроил на нас засаду. Скорее всего, время жизни ученика подходило к концу.
— Это не объясняет ваши слова о том, что он не старался вырвать из рук смерти этого парня, — не согласился я с монахом.
— Еще как объясняет. У него при себе была кровь братьев Феломиченцо и Пульо, умерших не так легко, как эти несчастные. В ней магии достаточно, но еретик даже не подумал ее тратить и использовал ту, от которой не было толку, зря убив людей. Магическая сила для него была гораздо важнее ученика.
— А если бы колдун использовал другую кровь? Это бы спасло его спутника? — спросила подошедшая к нам Ханна.
— Не думаю. — На лице брата Курвуса появилось жесткое выражение. — Таких Господь не защищает.
Он подошел к телу, легко поднял его:
— Следует сжечь эту тварь, пока не случилось никакой беды. Брошу ее в чрево печи, даже костей не останется.
Он понес труп к пышущей жаром куче.
— Людвиг, этот парень попросил меня прочитать заупокойную над ним и его товарищами, — поделился со мной Проповедник. — И он просит тебя об услуге.
Я подошел к душе:
— Чего ты хочешь?
— Освобождения. Мне больше нечего тут делать. Я хочу уйти, страж.
Я обернулся и увидел, что законники смотрят на меня.
— Ты уходишь добровольно, без принуждения?
— Верно.
— Хорошо. Я могу освободить тебя, — сказал я. — Но прежде ответь: если идти в ту сторону — куда мы придем?
Я указал направление, в котором скрылся вёлеф.
— Там несколько хуторов. Ближайший — в шести часах хода. Он заброшен, как и следующие три. Через день можно выйти на Свиловский тракт.
Я отпустил его, как он и желал, убрал подрагивающий кинжал, поднял взгляд на господина Хюбера:
— Есть возражения?
— Отнюдь, — ответил он мне. — Закон не нарушен, и мне нет дела до того, что случилось.
— Тем лучше для всех нас.
— Я слышал о вас, господин ван Нормайенн. В основном не слишком лестные отзывы, хотя вы ни разу не нарушали правила.
— Понимаю, что слухи на виселицу не потащишь.
— Конечно. Но выводы сделаны. Я далек от политики, однако многие говорят, вы были рядом с маркграфом Валентином, когда тот умер.