Авантюра леди Шелдон
Шрифт:
– Нет, пока я официально не принял титул.
– Вы – граф! – упорно повторила Роуз. – Вы не можете просто… проигнорировать этот факт и отправиться за какой-то картой, которая, быть может, давно уже рассыпалась от старости!
– Что ж, тогда я возрыдаю над ее ошметками и поеду в Лондон, – философски протянул Джеймс.
– До этого не дойдет.
– Почему?
– Потому что вы поедете со мной в Лондон завтра же!
Джеймс оперся о подлокотники и буквально поднял себя из кресла. Роуз смотрела на него снизу вверх. Кузен прошелся по гостиной, благо пространство позволяло, и заявил:
– Нет.
– Вот
– Так просто. Что вы сделаете, Роуз?
– Я попрошу вас быть человеком, – тихо ответила она, – или хотя бы казаться им. Бабушка так хочет увидеть вас! Неужели эти поиски не подождут немного?
Джеймс покачал головой:
– Я слишком близок к цели, чтобы останавливаться сейчас. А сегодняшнее происшествие еще больше убедило меня в том, что я прав. Человек, который хочет получить карту для своей выгоды, идет по пятам. Мне неизвестно, что знает он, но я не могу допустить, чтобы карта попала к нему в руки.
– Откуда вы знаете? – почти закричала Роуз. У нее тряслись руки, и, чтобы не размахивать ими, как заполошная мамаша, она стиснула пальцы. – Может, ваш оппонент – такой же бескорыстный чудак, как вы, и пожертвует эту карту Каирскому музею?
– Одна маленькая деталь, – холодно отметил Джеймс, – я не взрываю невинных людей, дабы достичь цели.
Роуз внезапно поняла, как устала, как у нее кружится и болит голова и как ей надоел упертый кузен Александр со своими идеями. Он прав: не может она силой отвезти его на пароход, идущий в Англию. Никто не может заставить человека сделать что-то, если нет для этого способов воздействия, рычагов соприкосновения. Ей даже шантажировать Александра нечем. Он превосходен во всех смыслах и упрям, как тысяча ослов. Кровь Уэйнрайтов дает о себе знать.
– Делайте что пожелаете, – сказала Роуз. – Я завтра напишу бабушке. Я не могу заставить вас силой, а потому пусть Эмма знает, что придется немного подождать.
Она отвернулась от кузена и стала смотреть на свечи, наблюдая, как те роняют восковые капли, теплые и тяжелые, и резное серебро подсвечников покрывается этими светлыми слезами. Роуз не видела, но чувствовала, что Джеймс приблизился к ней, и повернулась к нему только тогда, когда он взял ее ладони в свои.
– Роуз…
Он расправил ее стиснутые пальцы и опустился рядом с ней на одно колено, как рыцарь, изображенный на поеденном молью гобелене.
– Поймите, это не блажь и не каприз. Это дело моей жизни. Вы принесли мне весть о вечных оковах, так дайте напоследок полетать и спеть песенку. Я многого прошу?
– Джеймс, вы знаете, что такое долг.
– И вы. Много ли счастья он вам принес? Мне говорили… – Он остановился и продолжил чуть громче: – Бабушка писала об этом. О вашем замужестве. И, возможно, к лучшему, что судьба… освободила вас. Но титул графа Дарема мне носить до конца дней, если я не пойду против всех правил приличия и не откажусь от него. Чего, – усмехнулся Джеймс, – вы мне сделать не позволите. Вы как живая совесть, Роуз. Настолько честны, что даже помыслить о чем-то вне долга – стыдно. Меня совесть замучила. Сможете вы меня когда-нибудь простить?
– Джеймс…
– Подождите. Я объясню вам. – Он продолжал держать ее за руки, и это тепло от прикосновения, казалось, разбегается огнем по жилам.
Она кивнула, не в силах ему солгать – человеку, которого до сих пор не поняла, но который непостижимым образом понял то сокровенное, о чем Роуз никому и никогда не говорила.
– И теперь вы должны меня понять. Я провел столько лет вдали от дома, потому что мой дом – не Англия. Когда-то так было, но я предпочел об этом забыть. Я вольная птица, и тут появляетесь вы и пытаетесь упрятать меня в клетку. Подождите, Роуз, прошу, хоть некоторое время.
В его глазах горело сразу несколько крохотных золотых точек – от свечей.
– Вы что же, хотите, чтобы я… приручила вас?
– Да, – Джеймс улыбнулся. – Как вы правильно сказали. Приручите меня, кузина Розамунд. Давайте сделаем вид, что титул и все к нему прилагающееся – эта клетка, стоящая на полке, – не имеет значения сейчас. Позже, когда я найду карту, я пропою песенку, сяду на вашу руку, и вы внесете меня в клетку и насыплете зернышек. Но сейчас попробуйте представить, что это не плен, а просто дружба.
– Джеймс, я…
– Подождите. Есть кое-какие вещи обо мне, которые вы узнаете однажды, и они вам не понравятся. Сейчас я не могу вам сказать, вы не готовы это услышать, и если услышите – рассмеетесь в лицо либо совсем перестанете мне верить. Однако в тот день, когда вы узнаете, когда я вам расскажу, вспомните сегодняшний вечер. Обещайте.
– Я… не знаю. – Роуз окончательно растерялась. – Как я могу обещать, если не понимаю, о чем идет речь?
– Мне ничего не надо обещать. – Он улыбнулся – на сей раз широко. – Себе, только себе. Я же прошу вас еще и о другом. Едемте со мной в Каир, поговорим с Фонсекой, а потом найдем карту и с нею отправимся в Англию. Так и быть, эту находку я отдам Британскому музею.
– Джеймс, но если поиск карты займет не недели, а месяцы! Я не могу скитаться с вами так долго. У меня есть свои планы, мечты. – Роуз старалась говорить твердо, хотя взгляд Джеймса недопустимо лишал ее остатков воли. Легко поверить, что он так добр и прост, как кажется сейчас! И что их дружба могла перерасти в нечто большее… Теперь с этим покончено. И проводить с ним больше времени, чем полагается, – это похоже на утонченное самоистязание.
– Я знаю, – кивнул Джеймс, – а потому установим срок. Как насчет месяца? Если в течение этого времени карта не будет найдена, я откажусь от поисков – временно, во всяком случае, – и мы едем в Англию.
– Конечно, если ваш португальский ученый не поведает о том, что карту увезли в Новый Свет, – возразила Роуз.
– Тогда уж точно придется отложить поиски. Как вам такое решение? Не спешите, подумайте.
Было очень сложно думать, когда Джеймс держал ее за руки (а он явно не собирался отпускать!), но Роуз постаралась сосредоточиться.