Авантюрист и любовник Сидней Рейли
Шрифт:
— Ну и правильно, — сказал он нарочито бодрым тоном. — Нечего доктору наук мыть посуду всяким хмырям!
— Посуду все равно приходится мыть, — тонко улыбнулась Вика.
— Э-э-э… Черт возьми! Ты меня ставишь в тупик.
— Чем еще интересуются ваши радиослушатели, герр Шелл?
— Что госпожа Лютикова делает сегодня вечером?
— А если госпожа Лютикова ответит, что вечер у нее свободный?
— Тогда я попрошу ее провести его со мной.
Вика выдержала паузу. Эдик не сводил с нее глаз.
— Нет, — сказала наконец она. — Нет.
— Выпьем! — поднял бокал Эдик.
— Потрясающе, — сказал Шелл, — у тебя есть горячая вода.
— А что, у вас в Кельне с этим перебои? — удивилась Вика.
В какие-то моменты Эдик чувствовал себя рядом с ней идиотом. Но ему это даже нравилось.
— Нет, — простонал он сквозь смех. — Я про гостиницу.
Он с увлечением мыл посуду. Сидя за кухонным столом и подперев голову рукой, Вика смотрела на него.
— Здорово у тебя получается, — заметила она. — Ты и дома этим занимаешься?
— Да ты что?! У нас дома посудомоечная машина.
— Удобно, наверное… А у меня на хозяйство времени совершенно не остается. Так, сооружу что-нибудь на скорую руку, как сегодня, — она поднялась. И достала из холодильника бутылку шампанского: ее предусмотрительно положил в морозильник Эдик сразу после прихода.
Шелл принес в комнату бокалы.
…В живом пламени свечей Вика казалась загадочной и прекрасной. Эдик перегнулся через нее и взял сигареты.
— Будешь?
Вика приподнялась на подушках и прикурила. Эдик снова подумал, что есть вещи, которые не выразить словами. Оказывается, тело живет какой-то отдельной своей жизнью. И те ощущения, которые с годами стираются из памяти, тело помнит так же отчетливо, словно все было вчера. Может, все дело в этих чертовых свечах?
Он провел пальцем по ее профилю, ключицам, груди, животу… Поцеловал родинку на плече.
— Когда ты уезжаешь? — спросила Вика.
— Послезавтра, — он посмотрел на часы. — Нет, уже завтра… Доннерветтер!
И подавленно замолчал.
— О чем ты думаешь? — спросила Вика, следя за струйкой дыма, подымающейся к потолку.
— Как все глупо! Мы ведь действительно могли быть счастливы. Куда ты исчезла? Не оставила ни телефона, ни адреса… Я был у тебя на работе. Твоя начальница послала меня открытым текстом. Пришлось разузнавать координаты через адресный стол… Твоя мамаша каждый раз говорила, что тебя нет дома. А когда я нарвался на отца, он спустил меня с лестницы и покрыл пятиэтажным матом. Соседка сказала, что ты уехала куда-то учиться… А потом меня снова забрали в психушку. Ну и так далее. В восемьдесят третьем я женился.
— Меня отправили к тетке, в Армавир. Вернее, я сама уехала… Не могла больше с ними оставаться. Ты ведь не знаешь… Обыск у тебя устроили из-за моего отца. Это он написал заявление в КГБ, когда я рассказала о тебе родителям. Он боялся, что я стану еврейкой и уеду с тобой в Израиль.
— Куда тебя повезли… тогда?.. — тихо спросил Эдик.
— На Лубянку. Я просидела там четыре часа, пока не приехал отец. История не имела продолжения… А у тебя?
— У меня тоже. В психушку я попал по другому делу, неохота рассказывать… И все-таки не могу понять, почему ты сразу не пришла ко мне? Разве ты виновата, что твой отец…
— Я люблю тебя, — сказала Вика. — Я боялась, что ты не простишь… Помнишь, как я взяла ночью твой паспорт? Я же чувствовала, все с тех пор изменилось…
— Я люблю тебя, — сказал Эдик.
— Я понял, что нового в тебе появилось, — Эдик наблюдал, как Вика суетится у плиты. — Уверенность…
Женщина поставила на стол тарелки с яичницей.
— С колбаской… — Шелл потянул носом воздух. — Как я люблю…
— Рада стараться, товарищ командир! — козырнула Вика.
— К пустой голове… Впрочем, нет, голова у тебя очень даже не пустая! Да, вот она откуда — уверенность. Ты себя реализовала во всем, — Эдик ткнул вилкой в глазунью, — во-первых, замечательная хозяйка. Красивая женщина, дико обаятельная. Доктор, с ума сойти, наук! Кстати, по какой теме ты защищалась?
Вика разливала чай в красные чашки с белым горошком.
— Название очень длинное, — предупредила она. — «Советская пропаганда. Целенаправленное создание образа врага в массовом сознании (на примере феномена Сиднея Рейли)».
— Рейли? — обалдел Эдик. — Значит, вот чем ты занималась все эти годы!
— Нет, ну не только… — Вика помешивала ложечкой чай. — Научилась вязать. Освоила компьютер. Что еще? Но в основном, конечно, Рейли…
— Нет, это поразительно!.. — Шелл не мог прийти в себя. — Но если твою кандидатскую засчитали как докторскую… Значит, ты совершила открытие?
— В некотором роде… Видишь ли, мои выводы не соответствуют официально принятой версии. Вокруг диссертации было много споров, привлекали к работе английских и американских экспертов. Однако никто ничего не мог опровергнуть… И в конце концов дали степень. За оригинальность идеи.
— Ну, а в чем заключается твоя идея?
— Если в двух словах… Сиднея Джорджа Рейли вообще не существовало.
— То есть — как?
— Ты что, забыл, как мы жили? Нас все время призывали против кого-то бороться. Враг персонифицировался в определенном символе. Десять лет назад таким символом были диссиденты внутри страны, а вне ее — загнивающий империализм в лице какого-нибудь «дяди Сэма». До этого были стиляги, враги народа, Чемберлен и тому подобное. А в первые годы Советской власти, учитывая психологию рабочих и крестьян, нужен был вполне конкретный, хитрый, опасный, коварный человек, эдакий «неуловимый Джо»… Но, несмотря на всю его неуловимость, матерого шпиона Рейли все-таки побеждают наши доблестные чекисты.