Авантюрист
Шрифт:
— А ты почему не на машине? — спросил я у Носовой.
— Машина моя сломалась. Сплошная невезуха в последнее время. Может, зайдешь с нами в казино? Даром, что ли, ты у нас счастливый. Глядишь, отблеск счастья и на меня упадет.
— Давненько я не держал в руках шашек, — процитировал я известного героя. — В смысле фишек.
— Тогда тем более пойдем, — стояла на своем Мария. — Наверняка выигрыш нам обеспечен.
Я не люблю играть в казино, а уж в рулетку тем более. Однако и ссориться со старой подругой не хотелось. Мне показалось, что у Машки
В казино было довольно многолюдно, что и неудивительно в это время суток. Самые любимые заведением клиенты, то бишь богатые, озабоченные деловыми проблемами дяди, для которых казино всего лишь развлечение, собираются здесь именно в эту пору. Бизнесмену в принципе все равно, выиграть или проиграть, ему важнее снять стресс, отвлечься от повседневности и утопить в азарте свои проблемы. Бывают, конечно, и катастрофы, когда игра затягивает человека до такой степени, что он спускает все, включая и здравый смысл. Но такие неприятности случаются гораздо реже, чем думают многие. В конце концов, бизнес ведь тоже игра, и во многом не менее увлекательная, чем рулетка. Не говоря уже о политике. Вот где присущий человеку азарт может реализоваться в полной мере.
— А почему «девять»? — с интересом посмотрела на меня Носова.
— Волшебное число, — усмехнулся я.
И, как вскоре выяснилось, оказался неправ. Выпало «двадцать пять» под огорченный вздох Машки и ехидное похихикиванье Костенко, который, между прочим, тоже проставился.
— Еще раз девятка? — спросила Носова.
— Семерка, — сказал я, увеличивая ставку сразу в пять раз. — Я потом объясню почему.
Крупье посмотрел на меня с интересом. На лице сдержанного элегантного молодого человека промелькнуло даже нечто похожее на улыбку, хотя обычно служители игры, как жрецы древнего культа, носят маску непроницаемости и полного равнодушия к горестям и радостям малых сих.
Я угадал. Костенко не удержался от завистливого восклицания. Вадик, как я давно заметил, вообще крайне болезненно переживает чужую удачу, может быть, именно поэтому ему редко везет в карты и рулетку.
— Шестнадцать.
Носова взглянула на меня с испугом, но подчинилась. Костенко, твердо уверенный, что дважды подряд угадать правильное число не способен никто, вообще воздержался от ставки и был посрамлен судьбой и случаем. Ибо выпало все-таки шестнадцать.
— Чтоб ты провалился, граф Феля, — расстроенно выругался Вадик. — Недаром же говорят, что тебе черт ворожит. А тут хоть топись.
Сумму нашего с Марией выигрыша я называть не стану. Среди игроков это не принято. Счастье ведь не измеряется в центах и процентах. А что до казино, то подобные редкие события делают имя заведению и привлекают к игровым столам больше народу, чем любые самые хитроумные рекламные ходы. Слух о двойной удаче сразу же распространился по игровым залам, вызвав повышенный интерес именно к рулетке. Я нисколько не сомневался, что этот вечер будет счастливым для казино, ибо чужой пример заразителен, и деньги на кон будут брошены нешуточные.
— Так почему ты начал с девяти? — Мария расположилась у стойки с бокалом в руке, и ее направленные на меня глаза искрились весельем.
Я уже говорил, что женщина она небедная. Так что вряд ли потеря ставки в казино ее очень бы огорчила, точнее, ее не огорчила бы потеря денег, но выигрыш кроме денежного эквивалента несет в себе еще и надежду на то, что загулявшая где-то фортуна повернула наконец к нам свое лицо. Я абсолютно уверен, что в эту минуту Мария меня обожает столь же искренне, как Вадик Костенко ненавидит. Ибо для нее я олицетворение удачи, тогда как для него всего лишь наглый выскочка, перехвативший предназначенную ему улыбку судьбы.
— Девятка вообще удивительное число. К какой бы цифре ты ее ни прибавлял, в результате получаешь то же самое.
— Это как? — не поняла меня Носова.
— Прибавь к семи девять, и в результате ты получишь шестнадцать. А один и шесть в сумме дают все ту же семерку.
Заинтересованная Мария стала проводить в уме несложные подсчеты и, хотя никогда не блистала математическими способностями, усвоенные в школе правила сложения позволили ей убедиться в том, что я все-таки прав.
— А почему «семь»?
— Мне было семь лет, когда мы с тобой познакомились. И шестнадцать, когда я тебя соблазнил.
— Положим, это я тебя соблазнила, — запротестовала Машка. — Ты был тогда скромным и застенчивым до тошноты.
Если честно, то я себя скромным и застенчивым не помню, но спорить с женщиной я не стал — в конце концов, со стороны виднее. Какая разница, кто кого соблазнил, если факт, как пишется в протоколах, имел место. Зато я теперь знаю, кому переадресовывать претензии по поводу собственного поведения, если оно кому-то покажется вызывающим.
— Будешь еще играть? — спросил я ее.
— Нет, хватит испытывать судьбу. Ко мне поедем или к тебе?
— К тебе. Я несколько дней не был дома, и в холодильнике у меня хоть шаром покати.
Нельзя нам было расставаться в этот день, не завершив удачные похождения счастливым аккордом. Не говоря уже о том, что нам обоим этого хотелось. Тлеющая на протяжении десятка лет симпатия вдруг заполыхала жарким костром. Сомнений в том, что этот костер быстро прогорит, у меня практически не было, но это еще не повод, чтобы не погреться у огня хотя бы одну ночь.
У Носовой была очень и очень приличная квартирка. Кажется, она досталась ей от третьего мужа. Чрезвычайно достойный был человек, но умер на взлете деловой карьеры. И, что самое обидное, умер не от пули, а от сердечной недостаточности в возрасте вполне цветущем и пригодном для счастливой жизни. По-моему, ему не было и пятидесяти.
У Марии имелся, надо признать, большой опыт обращения с мужчинами, и не только в постели. Я был обласкан, зацелован и накормлен, что для человека, проведшего чуть ли не целую ночь в полете и успевшего только раз поесть за целые сутки, было обстоятельством немаловажным.