Авантюрист
Шрифт:
Фееричная картина для солдат — стоят два офицера, улыбаются друг другу, у одного обтягивающие штанцы вздымает эрекция. Второй в ступоре. Охренеть, что мужики подумают. Надеюсь, такое здесь не в порядке вещей, иначе ждет Арагорна Московского суровая претензия.
Мужики, точнее, невольные палачи, промаршировали мимо нас двумя шеренгами, сжимая в кулаках пучки прутьев. Розог или шпицрутенов — я оказался не силен в специфической терминологии, а Ральф не желал делиться «сокровенным». В университете он был далеко не паинькой и надолго запомнил сказочные ощущения от соприкосновения прута с кожей, обтягивающей пятую точку.
У скалы под караулом остались сидеть на земле шестеро избитых солдат — невысоких, крепкого телосложения и с одинаковыми азиатскими лицами.
— У тебя дело к Удильщику?
Со второго раза только услышал, что капитан интересуется, какое у меня дело к полковнику Фишеру.
— Удильщик? Забавное прозвище. Эдвард, у меня дело касательно… Нужно достать пару-тройку фургонов. Поможешь?
Рыжий капитан вновь наклонил голову к плечу, и не сходящая с его лица улыбка сделалась отвратительно широкой. Глаза излучали тот самый блеск, именуемый не иначе как алчным. Крупные ладони теребили кивер.
— Могу уступить превосходную в своем роде вещь. Поступили из Метрополии перед началом кампании.
Ван Хорн принялся расхваливать транспортное средство, увлекая меня за собой, словно заправский торговый представитель. К слову, весь наш диалог и последующий разговор проходил на так называемом «универсальном», или «популярном имперском», — языке торговли, войны и всякого ремесла. От той версии сверхдержавной «мовы», на которой вчера объяснялись с полковником Фишером, народная версия отличалась лексикой, более простым порядком слов в предложении и еще рядом мелочей. Обеими версиями, благодаря Ральфу, я владел в совершенстве.
Фургон стоил тридцать пять империалов, но он того стоил. Ладный, вместительный — человек шесть с комфортом уложить можно, в отличном состоянии. Акинф осмотрел под днищем колеса, стальные оси, рессоры и украдкой просемафорил, что все в порядке. Прилагался полный комплект упряжи и принадлежностей для обихода движущей силы — четверки полудохлых куланов. Стоимость животных была включена в общую цену.
— Беру! — согласился я. — Как говорят русины, по рукам!
Капитан отдал краткое распоряжение, сопроводив его каскадом ярких жестов, и находившиеся неподалеку синие мундиры резво взялись разгружать покупку. Тюки и мешки перекладывали на другие телеги и под навесы.
— Надеюсь, у меня не возникнет… осложнений с полковником или интендантами?
— О нет! — уверил меня капитан. — Это имущество моей роты, и я волен им распоряжаться.
— Кто еще из ваших сослуживцев готов уступить мне свои фургоны?
Через пять минут аналогичная сделка состоялась с неопрятным, краснолицым и страдающим от похмелья здоровяком, представленным мне Ларсом Эриксоном, капитаном правофланговой гренадерской роты, причем Ларс передоверил оформление договора и право на получение оплаты Эдварду — обычные расчеты меж друзьями. Прочие обозы оказались укомплектованы телегами и повозками разной степени ушатанности. Глянул и сморщился, мои вчерашние трофеи выглядели лучше. Остальные два фургона, из числа поступивших для нужд полка, по словам Ван Хорна, перевозили личное имущество Фишера. Обеспечить отправленный на войну полк специальными санитарными повозками отцы-командиры не озаботились.
Ван Хорн вызвался меня проводить и сделал знак возницам купленных повозок — возниц называли фурьерами — следовать за нами. По пути капитан пояснил, что его рота «несколько сократилась» в результате дезертирства и «естественной убыли». Только поэтому отличная фура досталась мне так дешево. Многословие собеседника выдавало его с головой: Ван Хорн считал, что напал на золотую жилу, и спешил разработать ее до конца. Что ж, готов в этом вопросе пойти ему навстречу, обменяв мертвый металл на живых людей.
— Скажите, Эдвард, в вашей роте наверняка те смутьяны не единственные? — забросил предприимчивому офицеру наживку. Ни на минуту не забывал, что своим выживанием обязан сплотившимся вокруг меня людям, которые сейчас, увы, большей частью погибли или находились в госпитале. Пока существует «вольная рота», быть кондотьеру Романову в безопасности, при деле и деньгах.
— Понимаю, к чему вы клоните… — Капитан взял паузу, то ли считая в уме барыш, то ли таким образом начиная торг и надеясь слупить с меня за каждого рекрута подороже.
— Эдвард, всего лишь хочу избавить вас от головной боли. По дружбе. Скоро пожалуют сквернавцы, и гонять смутьянов через строй станет затруднительно. Я немного знаю русинов… Их невозможно победить, только убить. Это не моя фраза, кто-то из наших мужей древности вывел эту сентенцию. Я к тому, что они не подлежат перевоспитанию, а вы им дадите оружие перед боем. Ведь дадите? Следуя инструкциям, я формирую свой отряд исключительно по национальному признаку. И могу вас выручить. Не без пользы для вашего кошелька.
Ван Хорн нацепил свой кивер и нахмурился, словно подготавливаясь встретить упомянутых аборигенов Скверны.
— Когда пожалует крапивное семя Бездны, мне понадобятся все солдаты, какие есть. С другой стороны, островитяне не зря говорят про овцу. Десятка полтора уступлю, — излишне задумчиво проговорил он и назвал цену. — Здоровые русины обойдутся вам по два империала за голову.
Капитан имел в виду поговорку: «Паршивая овца все стадо портит». Имперцы, стригущие половину мира, как никто другой знают толк в овцеводстве.
— Разрази вас гром, Эдвард! И молния в придачу! Это совсем не по-товарищески!
Особенно если учесть, что капитан получил во владение рекрутов безвозмездно, то есть даром.
— Ваше предложение? — азартно продолжил торг он.
— Двенадцать цехинов, и ни центом больше. Помилуйте, это же отбросы!
— По двенадцать, пожалуй, отдам зибиров. Семнадцать!
— Пятнадцать, и зибиры вполцены.
— Пятнадцать и десять.
— С условием! Я выберу. Это хорошие деньги, и ведомство меня не поймет, если я куплю негодный товар.