Авантюры открытого моря
Шрифт:
Сталин выдерживал паузу, достойную его международного сана. Вместо него ответствовал Молотов:
— События последних дней показывают, что у Советского Союза отсутствует какая-либо безопасность. И я могу сделать только такой вывод: где-то в Финском заливе имеется место, где чужие подводные лодки могут базироваться и снабжаться горючим. В море, на пороге Ленинграда, торпедируют и топят суда Советского Союза, тонут советские моряки! А мы разглагольствуем о том, кто куда каким курсом пошел! Я могу даже допустить, что это была английская подлодка. Факт тот, что Эстония не может обеспечить безопасность СССР в Финском заливе.
Сельтер недоуменно пожал плечами:
— Но,
Голос Сельтера дрожал от возмущения, но логика в его возражении была столь очевидной, что Сталин поспешил прийти на помощь своему наркому:
— Наше новое предложение не имело в виду наказание. Это средство защиты. Мы не знаем, кто помог побегу польской подводной лодки из Таллина. Мы во всяком случае не виноваты в этом, — усмехнулся вождь, давая понять глубину своего мрачного юмора. — Мы верим, что правительство Эстонии также не виновато. Однако в Эстонии, очевидно, гнездятся международные силы, которые занимаются подобными делами. Когда вы заключите с нами договор, то одним этого покажется мало. Другие же скажут, что нашу страну продали. Могут возникнуть распри и диверсии. Их надо избежать. Для этого и нужно разместить в Эстонии сильное соединение Красной армии. Тогда никто не осмелится предпринять подобное.
Сельтер на минуту воспрянул духом — сам Сталин снял обвинение с эстонского правительства в пособничестве побегу польской лодки. Еще не все потеряно. Остается только рассеять миф о «международных силах» и диверсиях.
— Уверяю вас, наш народ с удовлетворением примет договор о помощи, и никаких эксцессов, никаких диверсий не будет.
Сталин посмотрел на него, как гимназический инспектор на приготовишку.
— Народ везде хороший. Однако среди народа есть плохие деятели. Они имеют такие цели, о которых народ не знает и которые народу наносят вред. На этих днях вблизи Одессы произошло крушение военного железнодорожного поезда. Однако, смотрите, нашелся кто-то, кто организовал это крушение. Через Эстонию засылали в Советский Союз тысячи'шпионов, которых мы ловили и многих, к сожалению, расстреляли.
Сталин вдруг поперхнулся трубочным дымом, закашлялся. Молотов подал ему бокал с минеральной водой.
Вождь отодвинул его в сторону.
— Я не люблю, — отчеканил он, в упор глядя на Сельтера, — сельтерскую воду.
После непродолжительных торгов о численности вводимых войск секретари положили на стол тексты Договора на русском и эстонском языках. Тяжело вздохнув, Сельтер поставил свою подпись.
На банкете по случаю подписания советско-эстонского договора Сталин поднял бокал с вином и, к удивлению присутствующих, произнес с трудом заученную фразу:
— Презеденди тэрвисек йя ээстимаа! [27]
Гюйсшток крейсера «Киров» створился с гранеными пиками таллинских кирх. Тяжело и раскатисто загрохотала
27
За здоровье президента Эстонии! — (эст.)
В назидание потомкам следует заметить, что вся эта военнодипломатическая шумиха вокруг бежавшего «Орла» в конечном итоге не принесла большевистским стратегам ни грана пользы. Более того, таллинская бухта, куда им и так не терпелось ввести свои корабли, едва не стала для красного Балтфлота смертельной ловушкой. За выход из нее в августе 42-го они заплатили цену в тысячи жизней моряков и пассажиров, уходивших на караванах разношерстных судов по минным полям, под дождем авиабомб. Независимые историки называют кровавый таллинский переход «советской Цусимой». И в том есть большая доля правды…
И все-таки они встретились — Хенрик и Марина. Сначала она пришла навестить больного командора вместе с мужем — паном торговым советником Тадеушем Крыжановским. Они приехали в Морской госпиталь в посольском авто с красно-белым — в цвет польского флага — букетом гвоздик, коробкой пирожных и бутылкой «Старого Таллина».
Это был почти протокольный визит к почти национальному герою, к тому же вроде бы как к доброму знакомому.
Потом, когда национальный герой поправился, его тут же, в Морском госпитале, перевели на положение интернированного комбатанта. И опять его посетила пани Крыжановская, на сей раз без мужа, но с букетом бело-красных гвоздик. Вряд ли у кого могли возникнуть сомнения в истинных целях этого визита. Сотрудница польского посольства оказала моральную поддержку своему компатриоту, попавшему в почетную неволю. Должно быть, прекрасной пани льстило то, что весь этот страшный шум, который поднялся в Северной Европе по поводу захода «Орла» в Таллин, а потом его бегства из гавани, был учинен, в общем-то, из-за нее. Впрочем, об этом знали пока лишь двое — она и Хенрик.
Заключение Клочковского длилось не дольше месяца. Установив, что командир «Орла» ни коим образом не причастен к побегу своей субмарины, эстонские власти выпустили Клочковского на волю в конце октября. Чуть позже освободили из-под стражи и второго члена команды — санитара Барвиньского.
Он бродил по улочкам Старого города: было о чем подумать — шутка ли заново начинать жизнь в 37 лет. Да еще на чужбине. Впрочем, Таллин был знаком ему по прежним визитам польских кораблей. Но тогда это был город уютнейших баров-погребков, фешенебельных магазинов, нарядных женщин с благосклонными взорами. А ныне нескончаемый осенний дождь с плеском резался об острые кровли пепельно-серых башен.
Одичавший без парусов морской ветер шатался по городу, словно списанный боцман-пьянчуга — ломился во все двери, крушил фонари, выл и стенал. Этот город был ловушкой для ветров. Влетев с моря в каменные лабиринты Тоомпеа лихие норд-осты и весты, быстро умеряли свой пыл в извивах тесных переулков.
Город брошенных капитанов и беглых кораблей.
Сняв дешевый гостиничный номер в Старом городе (гостиница «Балти» близ Монастырских ворот), Клочковский смог встретиться с Мариной уже без пригляда лишних глаз. Он дорого заплатил за это свидание: кораблем, командирством, добрым именем, судьбой эмигранта поневоле, наконец…