Авантюры открытого моря
Шрифт:
Его пояснения, воспоминания, космодромные байки и засекреченные трагедии так и просились в будущий роман. Но это было бы совсем не то произведение, которое чаял высокий заказчик…
Ему нравилось удивлять нас, нравилось, что мы то и дело доставали свои блокноты и торопливо записывали за ним. Конечно же москвичу по рождению и духу весьма наскучила пятнадцатилетняя жизнь в казахской степи, в военном городке, который хоть и назывался главной космической гаванью страны, но (по сути дела) был преизрядной армейской «гарнизой». Я видел, как хотелось ему пообщаться наедине, без соглядатаев, поделиться всем, что накопилось в душе за все эти годы. Но… Но случай
…Огромная серо-зеленая ракета с оранжевым навершием, стояла над бетонным кратером, обожженным реактивным пламенем всех предыдущих стартов. Над ней курился белый парок жидкого кислорода, отчего она походила на паровоз, готовый к отправлению. Однако старт по техническим, а может, еще по каким-то обстоятельствам перенесли на несколько часов. Торчать все время в командном бункере, откуда нам разрешили наблюдать запуск, не хотелось. Я углядел в километре от площадки чабанскую юрту, поразился близости ее от космического причала и вообще соседству столь немыслимо разных сооружений — юрты и ракеты.
— Можем съездить посмотреть, — предложил Владислав, и наши неизменные провожатые милостиво разрешили нам сгонять к юрте на дежурном газике — одним. Уж там-то, в юрте, полагали они, никаких космических тайн нам не выведать. Да мы с Сафоновым и не собирались ничего выведывать. Из принципа. Оба порешили, что никаких романов писать не будем. Мог ли я тогда предполагать, что именно в этой юрте мне откроется финал совсем другого романа, который поведет и захватит меня спустя семь лет…
Хозяин юрты, чабан местного военного совхоза, встретил подполковника Подгурского как старого, доброго знакомого. Да и не мудрено. Владислав много лет обеспечивал безопасность стартов для местных жителей, удаляя из зоны всех посторонних. Но чабанов никогда не трогал.
Хозяйка, буролицая казашка, варила в казане творог. Хозяин, усадив нас на кошмах, принес самовар, раздутый на кизяке, поставил миску с беремшой — вареным, а затем сушеным творогом, решето с сушками, пряниками и печеньем, явно местного, военторговского, происхождения…
За пиалой зеленого чая я спросил у Владислава его отчество, и услышал: Вацлавович.
— Так ты поляк? — спросил я его (мы были с ним ровесники).
— Да, — усмехнулся он. — Мамаша моя отколола номер. Гордая пани из шляхетской семьи вышла замуж за хлопа…
— Он рассказывал историю мамаши, по привычке к острому словцу чуть ерничая, переводя ее на комичный лад. Сначала это походило на «укрощение строптивой»: советский летчик, белорусский поляк из крестьянской семьи взял в жены избалованную аристократку, долго и безуспешно перевоспитывал ее на советский манер. Было множество забавных моментов для современного Шекспира. Мы смеялись…
— А где же он ее нашел такую?
— А в Сибири. Мамашу мою выслали туда из Таллина, как жену буржуазного дипломата. А неподалеку от улуса или аила, где она жила во время войны, был перегонный аэродром. Папаша мой перегонял лендлизовские самолеты, шедшие из Америки, и, не будь промах, углядел ясновельможную пани. Той терять было нечего — вышла за него замуж. Ну и, конечно, карьеру ему подрезала. Дальше командира эскадрильи он не пошел. Да и мне тоже анкету подпортила. Я ведь, как батя, летчиком хотел быть. В военное училище не взяли из-за сомнительного происхождения. Поступил в МАИ. Правда, тут мамашиного кузена сделали премьер-министром братской Польши… Ярошевич, может слышали?
Съездила в тур на историческую родину. Не знаю, как там протекала у них встреча на высшем уровне, но только вскоре после ее визита вызывают меня куда надо и спрашивают, а не хочу ли я, такой-сякой, немазаный-сухой, стать первым польским космонавтом? Умела моя мамаша такие дела прокручивать… Н-да. Ну, я конечно — всегда готов, если партия прикажет и т. д. И перевели меня с третьего курса в Военно-инженерную академию имени опять же таки замечательного поляка Дзержинского. На ракетный факультет. Окончил путем. Получил диплом и офицерские погоны. Прошел полный курс подготовки в отряде космонавтов. Но… Вместо меня полетел, как известно, Мирослав Гермашевский. Там, в верхах, решили, что непатриотично посылать поляка с советским паспортом, и прислали настоящего — с Белым Орлом. на обложке. Ну, а я обеспечивал его героический полет: проводил полную предстартовую проверку корабля из кабины. Потом уступил ему место…
Владислав болезненно сморщился и глотнул из пиалы.
— Ч-черт, беремша с песочком. Тут такие песчаные бури бывают… У меня этот песочек уже в почках сидит. Мамаша моя, я еще старлеем был, подхватила меня как-то за руку и повезла в Трускавец на лечебные воды. А там у нее, у отца ее, моего деда, значит, имение было до войны. И кое-кто из бывшей обслуги маменьку мою вспомнил и ходили за ней, как за наследной принцессой. Поместили нас в отдельный коттедж. Утром ко мне в номер входит прекрасная паненка и вносит на блюде бюретку с лечебной водой. Ну, я, конечно, воду в раковину, бюретку «столичной» заправил, а паненке предложил развлечься на гусарский манер. Та в слезы. Прибежала маман: «Хлоп! Как можно! Что за манеры!»
Гуляем мы с ней по аллеям рука об руку, благородно, чинно, раскланиваемся со всеми, она свою водичку из бюретки потягивает, я свою… «Что-то у тебя глазки очень блестят?» — «А водичка трускавецкая хорошо воздействует…»
Владислав веселил нас байкой, но было ясно, что главную боль своей судьбы он уже высказал — вечный дублер.
Тут взвыла сирена. Подгурский распрощался с хозяином, и мы помчались на площадку.
За пятнадцать секунд до пусковой команды: «Ключ на старт!» — и сразу же после того, как динамики наружного оповещения проорали: «Сброс», — из-под бетонного ствола, освобожденной от всего земного ракеты вдруг вылетела стайка дикий голубей.
— Они эту команду четко усекли! — засмеялся Владислав. — Там еще под консолями гнездо соколов. Уже двадцатое поколение выводят…
С ракеты сыпались хлопья кислородного снега, словно клочья разорванных писем.
Старт начался с шипящего грохота. Ракета медленно приподнялась и поползла, пошла, полетела, убыстряя с каждой секундой свой вертикальный лет. Вот уже виден ее испод — под ним бушевало крестообразное пламя, крест очень скоро превратился в круглое солнышко, и, наконец, оставив за собой белый кометный след, ракета скрылась где-то за перистыми облаками.
Владислав первым выбрался на оплавленный бетон, сверху еще сыпался песок, поднятый вихрем старта. Он смотрел вслед огненному вознесению.
И эта ракета ушла без него.
Отозвав нас в сторону, Подгурский пригласил к себе на вечер — отметить по традиции успешный запуск.
— Только без этих друзей-архангелов, — кивнул он в сторону наших бессменных провожатых.
Весь оставшийся день и вечер мы с Сафоновым ломали головы, как нам уйти в город без «хвоста».
Сделали так. Отпросились спать пораньше, мол, устали от впечатлений на стартовой площадке, а сами через полчаса, как пожелали друг другу «спокойной ночи» — это уже было после программы «Время», тихо выбрались в коридор.