Аватара
Шрифт:
— Эй, полегче там, — посоветовал Вейзенберг.
Бродерсен распрямился и постарался вложить в свои слова армейско-аристократическую интонацию:
— Довольно, мистер Лейно. Если у вас есть любые личные претензии, и в том числе к капитану, предлагаю уладить их официальным путем. В противном случае относитесь к вашим спутникам по кораблю с подобающим уважением.
Словно получив удар в живот, молодой человек осел назад в кресло. «Наверно, я обошелся с ним слишком строго? — подумал Бродерсен. — Не следовало этого делать при всей обиде за Пиджин».
— Полегче, полегче, — повторил Вейзенберг, — без грубых слов. Мы не можем себе позволить никаких ссор. Миз Малрайен, рады приветствовать вас на корабле. — Улыбка разогнала морщинки возле уголков глаз. — Я, например, как раз надеялся избежать обязанностей квартирмейстера.
— Весьма благодарю вас за доброту, сэр, — выдохнула она и на секунду-другую задержала на нем свой горячий взгляд. Среднего роста, строгое сухое лицо, крупное адамово яблоко, небольшие карие глаза, прикрытые клокастыми бровями. Привычный шотландский берет прикрывал коротко подстриженные седые волосы, напоминая всякому, что он занимает должность главного инженера.
«И тебе спасибо, Фил», — попытался спроектировать мысль капитан. Но скорей всего это было не нужно: Вейзенберги и Бродерсены дружили давно.
Сюзанна Гранвиль похлопала Кейтлин по плечу.
— Тогда приветствую тебя, — проговорила она на английском с французским акцентом. — Прости, космонавты всегда опасаются неопытных спутников… правда, Мартти? Но с этими обязанностями ты, безусловно, справишься. И если я могу чем-нибудь помочь тебе, ради Бога, скажи мне.
«Как это здорово со стороны Сью. Рядом с великолепной Пиджин она такая домашняя», — мелькнуло в голове Бродерсена. Он остановил себя. Что за чушь прет в голову? Просто Сью хорошая женщина.
Руку поднял стрелок Зарубаев. Рослый мужчина… крепкого телосложения: светлые до плеч волосы и борода не были в моде на Деметре, если не считать поселка Новый Мир и его окрестностей, где он обычно обитал, соблюдая некое подобие облика Толстого.
— А как насчет боевой подготовки? — спросил он.
— Ха! — насупился Бродерсен.
— Ты сказал, что мы должны быть ко всему готовы, когда отправимся к звездам… на всякий случай, — ты сам так говорил. Поэтому у нас есть встроенное орудие, как на «Эмиссаре», и кое-что послабее. А теперь ты говоришь о возможном пиратском нападении, как я слышал.
— Подожди-ка минутку, — запротестовал Стефан Дозса.
— Нет, пусть продолжает, — велел Бродерсен помощнику.
— Шкипер, — отвечал Дозса уже с собственным достоинством. — Я возражаю не против предложения, а против формулировки. Еще мальчишкой я убедился в том, что всякое правительство есть естественный враг своего народа. Если мы примем его семантику, то наполовину проиграем битву. Мы не пираты, а освободители.
Кейтлин шевельнулась. Тревога звучала в ее голосе:
— Вы говорите как фанатик, сэр. Моя страна хорошо помнит их, слишком даже хорошо.
Дозса, коренастый, темноволосый мужчина с миндалевидными глазами на довольно плоском лице, рассмеялся:
— Тогда зовите нас частной полицией… или проповедниками. Или безумцами — последнее, пожалуй, вернее всего. Но не пиратами. Пираты стремятся отобрать деньги.
— Говори, что хотел, Сергей, — предложил Бродерсен.
— Я полагаю, что всем нужно пройти инструктаж и попрактиковаться в обращении с легким стрелковым оружием, — констатировал Зарубаев. — Вне всякого сомнения, каждый на борту умеет стрелять, но лишь мы с вами, капитан, служили в миротворческих силах и знаем технику боя — в том числе и космического. Мы можем дать инструкции. До Т-машины лететь несколько дней, от Солнечных Ворот до Земли придется тоже добираться не один день, и кто может сказать, что будет потом. Мы можем заучить некоторые основы, начало методики.
— М-м-м… м-м-м… — Бродерсен шевельнулся на своем столе. — Мы не рассчитываем на неприятности.
— Некоторая тренировка не повредит, — заявил Дозса. — В этом путешествии у нас пока не слишком много дел. Я буду рад чем-нибудь заполнить свободные от вахт часы. А как насчет остальных? — Он бросил взгляд в сторону застывшего Лейно. — Быть может, занятия помогут нам теснее сплотиться.
Дискуссия вырвалась на свободу. Согласившись на предложение, все обратились к возникшим вопросам. Прошло два часа, прежде чем Бродерсен отпустил экипаж. Свободные от дежурства могли оставаться в общей комнате, но никто не сделал этого. Выходя из комнаты, Вейзенберг шепнул:
— Попробую что-нибудь сделать с Мартти, Дэн, но все в основном зависит от тебя самого, так?
— Ух! — вздохнул Бродерсен, когда они с Кейтлин остались вдвоем.
Она взяла его за руки.
— Бедняжка. Нелегкое это дело быть капитаном, правда?
Он чуть улыбнулся:
— Ты обнаружишь, что пост квартирмейстера тоже не сулит особых восторгов, моя дорогая. Работы больше, чем у кока и стюарда, хотя и у них дела по горло. Выдай да посчитай, и пригляди, чтобы корабль был в порядке… Лучше я начну учить тебя прямо сейчас.
Она приблизилась.
— Неужели спешка настолько неотложна?
— Увы, боюсь, что да, — отвечал он.
Кейтлин вздохнула.
— Ну что ж, хорошо, потом. — И показав в сторону ближайшего обзорного экрана:
— Там, снаружи, всегда опаздывают, пока мы живы. Разве не так, мой дорогой?
Он не отвечал, слишком захваченный увиденным — очертаниями ее тела на фоне далеких звезд.
Глава 13
Я была огромной гордой семгой, но не знала слов, которыми можно выразить величие или гордость. Я была такой. Мои бока отливали синевой стали, подбрюшье горело серебром, но я знала о металле только остроту крючка, некогда впившегося в мою губу и вырвавшего кусок плоти. Я сливалась воедино с водой, и всегда была таковой. Когда я была мальком, вода рябила и шептала вокруг меня, а я пряталась в гравии, и неторопливая тень щуки скользила, затмевая желтые полосы солнца. Позже вода текла, бурлила, ласкала, облегала меня, когда, отдавшись на волю течения, я уносилась к морю. А потом вдруг сделалась соленой и жалом своим пробудила сознание, которым я обладала еще в икринке; и я прыгала от радости, взмывая в водопад света, где воздух острым ножом резал мои жабры. Ну а затем годы, не знавшие времени, я бродила в море, охотилась, догоняла, грызла сопротивляющуюся мягкую плоть, и восторгалась.
Но наконец я уловила благоухание, которому нельзя было противиться, и устремилась домой. Нас было много; мы одолевали сопротивлявшуюся нам реку и покрывали ее воды блеском своих тел. Теперь и мы сами стали добычей. Мы умирали, умирали, и каждая смерть становилась тем же праздником, каким была и жизнь. Я победила. Жизнь таилась внутри меня. В мирной заводи верховья реки рыла я хвостом в гравии, некогда укрывавшем меня, гнездо для моих собственных детей. Я не понимала, какими они будут — и съела бы любого, если бы он попался мне, — но тогда я любила их. Тут он нашел меня. Он. Это был самый лучший момент в моей жизни.