Август нашей жизни
Шрифт:
Если что?
Комната для допросов была темной, душной и ужасно тесной. Темные грязные стены. Стол с истертой столешницей, пара колченогих стульев. Следователь, еще совсем зеленый парень, смотрел на меня со смесью ужаса и сочувствия. Я криво улыбнулся ему и пропел:
– Мне бы отлить…
Парень дернулся и покраснел. Взгляд его метнулся к полицейскому за моей спиной, потом остановился где-то в районе моего пупка. Я показательно подтянул повыше повисшие без ремня портки.
– П-проводите, –
– Благодарствую, ваше благородие, – ответил я и облизал пересохшие губы. На языке остался металлический привкус крови. Черный заволновался, и мне с трудом удалось его успокоить.
В сортире воняло. Я брезгливо поморщился и с трудом открыл ржавый кран. Распустил небрежный хвост, намочил руки и пальцами разобрал спутавшиеся рыжие кудри, доставшиеся мне от матери. Заплел изящную скандинавскую косу (Бергер бы оценил), умылся затхлой холодной водой, пригладил бороду. Вернул на место очки.
– Ну что, Аркаша, допрыгался, – пробормотал я себе под нос. – Если это проделки Петьки, убью гаденыша! Даже если старый Бергер спалит потом весь Петербург.
В допросную я вернулся свежим, бодрым и готовым к переговорам.
Молодой следователь при моем появлении суетливо поднялся, чуть не опрокинув стул, и дрогнувшим голосом представился:
– Л-лейтенант Юрский. Н-никита Сергеевич.
– Баженов Аркадий Иванович, – ответил я и склонил голову в легком поклоне. – К вашим услугам.
Юрский снова покраснел и сел, жестом предложив мне последовать его примеру. Шаткий стул под моим весом жалобно скрипнул. Черный вдруг недовольно заворочался где-то совсем рядом, проверяя на крепость мои щиты. Я мысленно шикнул на нетерпеливого дракона и сделал еще одну попытку дотянутся до Изумрудного Бергера. В ответ ничего.
– Аркадий Иванович, согласно показаниям потерпевшей, Федосеевой Зинаиды Васильевны, вчера в четыре тридцать утра вы находились по адресу Гороховая, дом пятнадцать, вели себя грубо, распускали руки, позволяли себе оскорбительные высказывания в адрес потерпевший…
Я нахмурился, тщетно пытаясь вспомнить оную Зинаиду Васильевну, и ожидаемо не смог. А потому задал первый интересующий меня вопрос:
– Заранее прошу простить мне мое любопытство, Никита Сергеевич, но сколько лет многоуважаемой гражданке Федосеевой?
– С-семьдесят восемь, – быстро ответил Юрский и позволил себе еле заметную улыбку.
– Я был пьян? – на всякий случай уточнил я, а руки сами по себе потянулись в карман за сигаретами, которых не было.
– Здесь к-курить запрещено, – строго проговорил Никита Сергеевич и положил на стол открытую пачку. Я взял одну. Покрутил в руках. Поднес к лицу, вдыхая сладковатый запах дешевого табака. Юрский молчал.
– Вы не ответили на мой вопрос, – напомнил я.
– А сами-то что думаете?
– Около четырех был трезвым как стеклышко. Вышел на срочный вызов. На Сенную площадь.
– Вызов? – уточнил Никита Сергеевич.
– Я хирург.
– Ах вот оно что…
– Что? Я в глаза не видел вашу Федосееву.
– А она ут-тверждает обратное. Что л-ломились в ней в дверь, угрожали расправой. И не только.
Не удержавшись, я громко фыркнул и рассмеялся. И хохотал до тех пор, пока на глазах не выступили слезы.
Юрский терпеливо ждал, пока я закончу истерику, и только потом протянул мне зажигалку. Я благодарно кивнул. Поднес к губам измятую сигарету и закурил. Выпустил в потолок струйку сизого дыма, невольно сравнивая себя с Черным, и спросил:
– Сколько?
Никита Сергеевич удивленно моргнул. Я недоверчиво вскинул бровь.
– О чем вы, А-аркадий Иванович?
– Многоуважаемая старушка просит денежную компенсацию за предоставленные неудобства? – уточнил я.
– Н-нет, – ответил Юрский.
– А жаль.. – протянул я. – Всем было бы гораздо проще.
– Аркадий Иванович! – очень искренне возмутился парень.
– Я весь внимание, – покорно ответил я. – Только скажу сразу, никаких одиноких старушек я не убивал.
– Она ж-жива и здорова, к счастью, – не оценил моего юмора следователь. – Накатала на вас жалобу, вызвала патруль.
Передо мной на стол лег лист бумаги, исписанный четким, убористым почерком. Я внимательно вчитался в написанное, но все равно ничего не понял.
– Что, реальная старушка? – уточнил я, одновременно решая, куда деть окурок.
Юрский пододвинул мне пыльную пепельницу и ответил:
– Б-более чем, Аркадий Иванович.
– И трезвая? – на всякий случай уточнил я.
– Не пьянее вас…
– Печально…
– У вас есть, что с-сказать?
– Где мой кофр?
– Аркадий Иванович, с-сейчас слишком…
– Где мой кофр с хирургическим инструментом? – повторил я. – Я вышел из дома с ним. Можете уточнить у охранника.
– Когда патруль подъехал по адресу, вы сидели на крыльце парадной дома пятнадцать Гороховой улицы и были, мягко говоря, в невменяемом состоянии. Никакого кофра рядом с вами не было.
Я действительно пришел в себя уже в изоляторе. И первые несколько минут никак не мог понять, что произошло. Голова трещала. Ужасно хотелось пить. Черный молчал, и только по темному цвету мизинцев и острым кончикам отросших клыков, я понимал, что дела мои плохи. Частичная трансформация или умение сдерживать оборот – навык, доступный далеко не каждому молодому хранителю. И я всегда и не без основания гордился собственной выдержкой. Только вот вчера это сыграло со мной злую шутку.