Август. Первый император Рима
Шрифт:
Все это было чистейшей риторикой — чистым художеством, вовсе не искренним, но оно со страшной силой обрушилось на толпу, заполнившую площадь. Эта толпа теперь была на грани срыва, ее охватило чувство, близкое к тому, что и выказывал Антоний, содрогавшийся от рыданий, и, когда он, отступив от гроба, сдернул покрывало с тела Цезаря и показал окровавленные пятна на его тоге, напряжение толпы достигло высшей стадии. Народ рыдал и стонал, вслед за ним он прославлял великого, замечательного, благородного и щедрого Цезаря, вновь и вновь люди пересказывали друг другу грустную историю о предательстве и смерти. И тут Антоний внезапно стал еще драматизировать события, то есть говорить как бы от имени Цезаря, и этот возрожденный Юлий словно заново увидел своих убийц, напомнил о благодеяниях, которыми он их осыпал, а затем процитировал строку из Пакувия: «Разве для того спасал я их, чтобы они меня убили?»
В то время когда толпа рыдала и всхлипывала, подняли восковую фигуру Юлия с красными кровавыми ранами.
Все, что произошло потом, можно было предвидеть — нечто вроде этого и предвидел Аттик. Зрители толпились вокруг, внося свой вклад в общее дело. В огонь бросали ветки, факелы, женщины срывали и бросали в костер свои украшения, дети — свои амулеты. А затем, разумеется, и музыканты, и хористы срывали с себя одежды и официальные облачения, рвали их на куски и бросали в костер… И ветераны складывали в кучу свои позолоченные мечи и щиты, предназначенные для шествий… Взволнованная толпа, охваченная всеобщим чувством, хватала скамьи и стулья, на которых стояли люди в задних рядах, и бросала их в огонь. К этому моменту толпа стала неуправляемой. Место, где заседал сенат и где был убит Цезарь, окружила беснующаяся толпа. Поскольку здание нельзя было перенести на Форум и поджечь, его стали забрасывать факелами. Другие бросились искать убийц и поджигать их дома, так что с наступлением ночи и погребальный костер, и здание сената полыхали вовсю, на полупустом Форуме некоторые представители иностранных государств воздавали последние почести мертвому Цезарю в соответствии с эксцентричными обрядами оплакивания покойных в их собственных странах, среди них были и иудеи, которые оплакивали друга и благодетеля их государства.
Глава 3. Нерешительность
Около месяца длился этот взрыв народного гнева, вызванный похоронами Цезаря, пока постепенно не пришел к логическому концу. Сенат был потрясен гневом народа и поначалу хотел обвинить Марка Антония в нарушении соглашения об амнистии, которого они с таким трудом достигли. Однако Антоний постарался устранить всякие сомнения и вопросы. Взяв под стражу нескольких слишком ярых смутьянов и показав тем самым силу закона, направив его на самых незначительных зачинщиков беспорядков, которые не могли нанести ответного удара, консул убедил сенат, что он душой и сердцем с ними. Сенат рад был тешить себя обманом; он с удовольствием заглатывал любую наживку, заглатывал ее вместе с крючком.
И однако, не сомнения были причиной беспокойства сенаторов, страх перед будущим одолевал их, он парализовывал их действия и заставлял принимать решения, которых хотелось избежать. Сенаторы наконец осознали, что большинство римских граждан на стороне Цезаря и они безоружны в окружении врагов. Они страстно желали, чтобы Марк Антоний оставался на их стороне. Когда этот лицемер, расточая улыбки и успокаивая присутствующих, предложил отозвать Секста Помпея из Испании, назначить его командующим всем римским флотом и выплатить большую компенсацию, довольные олигархи рады были поверить, будто это предвещает возвращение всех изгнанников, находившихся в ссылках, и восстановление их прежнего влияния. Когда Антоний посетовал, насколько беспомощен он оказался перед видимыми революционными настроениями небольшой постоянной армии, которую он сам набрал для успокоения общественных настроений, сенат с радостью предоставил ему охрану. Было что-то пугающее в том, как он принялся подбирать себе «охрану». Его «гвардия» состояла из шести тысяч человек, включая всех центурионов, которых он убедил к себе присоединиться, то есть, проще говоря, Антоний набирал людей для огромной армии в несколько сот тысяч. Испуганные тем, что они сделали, олигархи пошли на попятную. Это, говорили они, слишком… Он обещал распустить свою гвардию, как только окажется в безопасности… Когда такой момент настанет, оставалось неясным.
Формируя эту огромную военную силу, Антоний одновременно старался привлечь на свою сторону всех влиятельных людей, союз с которыми был бы ему полезен и на которых можно было подействовать страхом, убеждением или подкупом. Он ничего не боялся, так как владел бумагами Цезаря. Документы Цезаря мог изменить в любую желательную для него сторону — переписать, подменить и прочее — писарь Цезаря Фаберий, который и занимался документацией при Цезаре. Оппоненты Антония открыто заявляли, что он, владея этими документами, был волен обращаться с ними с наибольшей выгодой для себя. Другой задачей Антония стало накопление резервного финансового фонда на всякий случай. Ради этого он вернул царю Дейотару, отстраненному Цезарем во время гражданской войны от власти за помощь Помпею, его владения в Галатии в Сирии за огромную сумму, он также продавал привилегии богатым городам и провинциям, находящимся под властью Рима. Продажи этих привилегий не только пополняли казну Антония, но и склоняли их обладателей к цезарианскому курсу, поскольку эти гарантии, столь дорого им стоившие, в случае возврата власти олигархов были бы отозваны. В то время как Брут и Кассий со своими товарищами провозглашали лозунги политической философии, Антоний неустанно трудился, создавая костяк своей армии и финансового резерва; никакие лозунги не могли помешать ему осуществлять задуманное.
Подкупить Долабеллу было первой задачей, для которой он собирал новые фонды. Долабелла мог оказаться весьма неудобным; и, если бы он перешел на сторону врагов, он имел возможность придать им статус законности и конституционности, что не могло не сказаться на общественном мнении. Чтобы избежать этого, Антоний взялся выплатить долги Долабеллы — огромную сумму — и согласился на то, чтобы тот занял проконсульскую должность в Сирии. Долабелла, который одинаково равнодушно относился и к философским максимам, и к политическим принципам, охотно принял эти предложения и стал неопасным союзником.
Уже в начале этих действий Антония Бруту и Кассию стало очевидно, что им небезопасно оставаться в Риме, особенно теперь, когда большинство народа было не на их стороне. Старые воины-ветераны, последовательные и твердые сторонники Цезаря, хлынули в город, чтобы определить отношение властей к себе; и многие из них записывались на службу к Антонию. Начался исход влиятельных антицезарианцев из города. Это был настолько спонтанный процесс и столь неорганизованный, что многие руководители не знали, где находятся их сторонники и каковы их планы. Цицерон уехал из города в начале апреля, примерно через три недели после убийства Цезаря, в свое поместье в Кампании. Когда 10 апреля он проезжал Ланувий по пути на юг, то и не подозревал, что там находятся Брут и Кассий. Тяжелое чувство охватило противников Цезаря, над ними нависла угроза, и Цицерон стал их рупором, который перевел ощущения в слова. Он стал осознавать, что убийцы Цезаря, предполагаемого тирана, вместо того чтобы освободить Рим от всего, что его давило, не добились никакого результата, кроме разве того, что получили нового, еще более ужасного, чем Цезарь, тирана — Марка Антония. «Мы убили тирана, но не тиранию», — писал он в письме Аттику (XIV, 14). Ни он и ни кто другой не могли объяснить причину того паралича, который сковал их руки. У них была, как они думали, великая и славная цель — освобождение человечества от тирана. И вот надежды не оправдались. Никто не кричал об этом. Никто за них не боролся. Никто, кроме кучки богатых людей, не выказал теплых чувств к славному Бруту и великолепному Кассию. Ошеломляющий результат!
Через неделю, 17 апреля, Цицерон, продвигаясь вдоль побережья через Астуру, Фунды, Формиал и Синуессу, наконец прибыл в Путеолы. В пути он слышал, что Марк Брут отбыл в Ланувий, где у него поместье, и что Требоний, другой заговорщик, отправился в Азию. Он должен был еще раньше слышать, что Децим Брут отправился на север в Цизальпийскую Галлию, чтобы возглавить войско, которое его там ожидало. Без сомнения, он уже знал, что Тиллий Цимбер скрылся в Вифинии. Они разбежались, не имея общего плана и цели, в то время как Марк Антоний и сторонники Цезаря быстро овладевали Римом и собирали свои силы весьма основательно. Как это могло случиться?.. Цицерон едва ли мог дать ответ.
Тем временем неожиданно для себя Цицерон, прибыв в Путеолы, попал в самую гущу событий. Он обнаружил, что близкие друзья Юлия и члены его кружка Гирций и Панса находились там; также там был и Луций Корнелий Бальб, темнокожий финикиец, инженер и глава штаба Юлия.
Что они здесь делали? Оказывается, они прибыли сюда, чтобы встретить юного Гая Октавия в доме его матери — он как раз примыкал к вилле Цицерона!.. Во время пути Цицерон не раз размышлял о том, где же находится Октавий и чем он занят. Ответ был неожиданным — он подъезжал к Путеолам.
18 апреля, на следующий день после прибытия Цицерона, Октавий прибыл в Неаполь. С характерной для него осторожностью он не высадился в Брундизии, поскольку не знал, какой прием ему будет оказан; он направился к югу в Гидрунт, а затем совершил поездку по «каблуку» Италии, пока не достиг Лупий. Здесь он несколько задержался, пока не выяснил, как именно Обстоят дела. Ветераны Цезаря собрались в Брундизии, исполненные рвения и гнева на убийц Цезаря, а также желания взять наследника Юлия под свое крыло. Удовлетворенный этим известием, Октавий направился в Брундизии, где не совершил ни единой ошибки. Первый прием, который ему оказали, мог обрадовать кого угодно, но не человека с холодным рассудком. Его встречали толпы ветеранов и требовали отомстить за убийство Цезаря. Они, без сомнения, уважали человека, которого Юлий назвал своим преемником. Октавий, заметив их готовность следовать его приказам, дал вежливые и ничего не значащие ответы и продолжил свой путь в Рим. Однако наверняка не преминул установить более тесные, чем он выказал на публике, контакты и добиться взаимопонимания со своими сторонниками и оставил там своих людей. После того как он переправился через Самний, к нему присоединились желающие сопровождать его в Рим, чтобы защищать его и отстаивать его требования.