Август
Шрифт:
Казалось, будто Август получил приказ свыше, и его слова звучали, как благая весть. Но тут появилась Поулине и подпортила всю картину. Лицо её никоим образом не выражало кротость: чтобы избавиться от этих трёх женщин, ей пришлось отдать весь утренний удой. Однако кислое выражение её лица сменилось выражением глубочайшего удивления, когда она увидела Августа в его одеждах пророка. Что ж это такое? Неужто перед ней Август?
— Да, да, он хочет, чтоб мы вышли с неводом, — объясняет Йоаким.
— Это ещё почему? Сельдь пришла,
— Он говорит, что пришла.
— Так-так! Эдеварт, уведи Августа в дом и не давай ему стоять на холоде. Ну а ты, Август, не стой дурак дураком, иди и ляг.
— А ну стоп! — кричит Август. — Я уйду только тогда, когда сочту нужным! Да, кстати, Йоаким, ты уже решил, хочешь ты выйти с неводом или не хочешь?
Йоаким:
— Ну, люди, что вы думаете? А где ж это у нас Кристофер с дружками? Ушли, что ли?
— Похоже на то, — отвечают люди, оглядываясь по сторонам.
— Как ни крути, — говорит Йоаким, — а получается, что надо выходить. Еды нет, и духу тоже нет, и сил у людей не осталось, так что выходить надо большой артелью, вот я и раздумываю...
Вдруг подходит Роландсен, глава банка, вернее, не походит, а подбегает. Он всё время стоял в сторонке, зато теперь он очень спешит, вид у него разгорячённый, лицо бледное.
— Они увели из хлева корову! — докладывает он.
— Это как? Это кто?
— Они взяли корову и вывели её из хлева. Я сам видел. Поулине со всех ног бросается к хлеву, некоторое
время её не видно, потом она прибегает обратно, крича и воздевая руки к небу:
— Бык! Они увели большого быка!
— Что-о-о?
Йоаким рванулся было за похитителями, но Эдеварт удерживает его и хочет бежать сам.
— Пустите меня! — кричит он. — Я сам!..
— Стой! — кричит Август изо всех сил.
— Вон они идут, — указывает глава банка Роландсен. Поулине:
— Да-да, вон они. А ведёт быка Кристофер. Вы что, не видите, как они ведут нашего быка? Так и будете стоять и любоваться?
— А ну, замолчите! — вдруг восклицает Август. — Поулине, я заплачу тебе за твоего быка.
— Это ещё почему? — не соглашается Йоаким. — Они что, вот так и уведут моего собственного быка?
Август:
— Да заплачу я за него.
— Заплачу, заплачу! А Кристофер, значит, пусть делает, что хочет?
— Заплачу! — подхватывает и Поулине. — Сперва надо спросить у нас, хотим ли мы продавать быка.
Август:
— Куда важней, Поулине, спасти людей от голодной смерти.
— Нет, — перебивает его Йоаким, — в Поллене дело зашло чересчур далеко!
— Всё можно изменить, если ты выйдешь с неводом, — говорит Август. — Думаю, ты так и сделаешь!
Йоаким:
— Во всяком случае, попытаюсь.
— Когда? Сейчас?
— Да прямо сегодня. Пошли со мной, люди!
XVIII
А вот Эдеварт не стал выходить с неводом. Выйди он, быть бы ему самым сильным в рыбацкой артели, но
За своё легкомыслие Августу пришлось расплачиваться новым приступом болезни. Его идея относительно невода, его тяжкие раздумья о том, как бы уговорить людей, сломить их сопротивление, не стоили ему особого труда, для него это было сущей ерундой. Даже и то обстоятельство, что он послал Теодора с телеграммой от имени старосты Йоакима Андреасена, труда не стоило. Зато холод и сырой воздух опять подорвали его здоровье.
— Ну, что я говорила! — ворчала Поулине.
— Ты говорила, он говорил, все говорили, уж молчала бы ты лучше, Поулине, — ворчал Август в ответ. Он был обескуражен, он был крайне огорчён возвращением болезни, это отрывало его от всяких дел, которые он хотел уладить, и грозило повторением приступов кашля, тягостных ночей, а главное, необходимостью вымаливать капли, которые Эдеварт берёг как зеницу ока.
— Молчала бы ты лучше, Поулине! — говорил Август. — Как бы, по-твоему, уладилось дело, не встань я с постели и не наведи порядок? Тогда б у тебя в хлеву с каждым днём становилось на одну животину меньше.
Поулине фыркала:
— В конце концов, в этой стране есть ещё ленсман и вообще правительство.
— Нету, — устало отвечал Август, раздосадованный её упрямством. — А теперь ты должна как можно чаще приносить мне кружку кипятка. Я буду его пить.
О, Август был человек стойкий, упрямый и стойкий, он желал пить крутой кипяток, чтобы как следует пропотеть.
Он снова вспомнил о своём плане учредить в Поллене ярмарку и обсуждал эту идею с Эдевартом. Август возлагал большие надежды на тир и собирался закупить целую партию ружей и револьверов, которые можно выдавать напрокат либо просто продавать, чтобы молодёжь научилась обращаться с оружием.
— Если б я не успевал выстрелить первым, — говорит он, — меня б уж давно на свете не было.
Эдеварт кивает в ответ.
— Так что в этом я разбираюсь. Но вот насчёт тира... будем брать крону за входной билет, а за патроны отдельно. И пусть они ещё платят за обучение, мы ведь в своё время тоже учились стрелять. А ещё мы могли бы соорудить хорошую карусель, я объясню тебе, как она устроена.
Эдеварт опять кивает.
— Дай мне подумать, что нам ещё нужно. Как насчёт канатных плясунов?
— Годится, — говорит Эдеварт.
— Значит, нужен канат. У Поулине в лавке есть тонкий и есть толстый. Ты же знаешь, я много чего умею, а вот этому искусству так и не выучился. Но можно научить мальчишек, вон мальчишки у Каролуса — им ведь уже достаточно лет, их я и натаскаю.
— Думаешь, они согласятся? — спрашивает Эдеварт.
— А почему бы им не согласиться?
— Потому, что Ане Мария не позволит. Она трясётся над ними не знаю как.