Августовские пушки
Шрифт:
Пока мир восхищался продолжавшимся сопротивлением фортов, а лондонская «Дейли мейл» цитировала единодушное мнение авторитетов о том, что «они никогда не будут взяты», пока еще продолжалось наращивание армий, многие в глубокой тревоге ждали, какую именно стратегию выберут немцы. Одним из них был Галлиени. «Что же готовится на германском фронте? — спрашивал он с беспокойством. — Что кроется за массовой концентрацией войск под Льежем? От этих немцев всегда можно ожидать чего-нибудь огромного».
Ответ на этот вопрос должна была дать посланная туда французская кавалерия под командованием генерала Сорде. Натиск кирасир оказался таким стремительным, что они быстро ушли слишком далеко вперед. Французы пересекли границу Бельгии 6 августа и двинулись вдоль Мааса, чтобы собрать данные о
Очень скоро французы поняли, что противник крупными силами форсировал Маас. Скопления войск на германской стороне границы прикрывала активная германская кавалерия. Французам так и не удалось провести лихую кавалерийскую атаку, которой всегда по традиции начинались войны. Хотя дальше к северу, в районе Лувэна и Брюсселя, где шло немецкое наступление, германская кавалерия прибегала к стремительным сабельным ударам, здесь она избегала прямых стычек и создала мощный непробиваемый заслон, поддерживаемый батальонами самокатчиков и отрядами егерей на автомобилях. Атаки французов сдерживались огнем пулеметов.
Это обескураживало. Кавалеристы обеих сторон все еще верили в силу сабли, «белое оружие», несмотря на опыт гражданской войны в Америке, когда генерал Морган, используя своих спешившихся конников как пехоту, часто восклицал: «Эй, ребята, опять показались эти дураки с саблями, а ну-ка задайте им жару!»
Во время русско-японской войны английский военный наблюдатель, в будущем генерал, Ян Гамильтон сказал: единственно, на что способна кавалерия перед лицом пулеметных гнезд, — варить рис для пехотинцев. Это замечание заставило военное министерство недоумевать: не повредился ли умом наблюдатель после стольких месяцев пребывания на Востоке? Когда Макс Хоффман, еще один будущий генерал, который также в качестве наблюдателя находился на русско-японском фронте, пришел примерно к такому же заключению, генерал Мольтке заявил: «Никогда еще не было таких полоумных способов ведения войны!»
В 1914 году использование немцами пулеметов и отказ от кавалерийских атак оказались очень эффективным методом прикрытия своих войск.
Донесения Сорде об отсутствии больших скоплений германских войск, готовых ринуться на левый фланг французов, еще больше убедили главный штаб в правильности своих расчетов. Однако король Альберт и генерал Ланрезак, войска которых стояли на пути противника, все яснее представляли себе контуры германской стратегии охвата. Такого же мнения был и генерал Фурнье, комендант французской крепости Мобеж. Он сообщил в главный штаб, что 7 августа германская кавалерия вошла в Уи на Маасе.
Согласно имевшимся у него сведениям, эти части прикрывали продвижение пяти или шести корпусов. По всей вероятности, немцы решили переправиться через Маас, потому что в Уи находился единственный мост, связывавший Льеж с Намюром.
Мобеж, предупреждал комендант, не сможет сдержать продвижения такой массы войск.
Главному штабу донесение о пяти-шести вражеских корпусах показалось вымыслом перепуганного пораженца. Как считал в августе Жоффр, чтобы добиться успеха, нужно было прежде всего вырвать с корнем слабодушие и трусость. Он немедленно отстранил Фурнье от командования. Позднее, после проведения расследования, главный штаб отменил этот приказ. Тем временем выяснилось, что для укрепления обороны Мобежа потребуется по меньшей мере две недели.
Тревога генерала Ланрезака, получившего донесение из Уи, усилилась. 8 августа он отправил в главный штаб своего заместителя генерала Эли д'Уасселя, чтобы тот доказал Жоффру существование угрозы охвата с фланга, исходящую от правого крыла германских армий. Главный штаб назвал высказанные опасения «преждевременными»: такой маневр «не соответствовал бы средствам, имевшимся в распоряжении противника».
Из Бельгии поступали
Озабоченный подготовкой собственного наступления, французский генеральный штаб хотел знать точно, будет ли бельгийская армия сдерживать натиск немцев до присоединения к ней 5-й армии и английских войск. Жоффр отправил к королю Альберту еще одного эмиссара, полковника Адельберта, с личным посланием от президента Пуанкаре, в котором выражалась надежда на «согласованные действия обеих армий». Этот офицер, прибывший в Брюссель 11 августа, получил тот же ответ, что и его предшественники, а именно: если немецкое наступление будет развиваться так, как это предвидит король Альберт, то Бельгия не станет рисковать своей армией, которая окажется отрезанной от Антверпена.
Полковник Адельберт, горячий сторонник идеи «порыва», не решался доложить о пессимизме короля главному штабу. Он был избавлен от этой тяжелой обязанности, потому что на следующий день началось сражение, из которого бельгийцы вышли увенчанные славой.
Уланы, пробивавшиеся к Лувэну, были встречены мощным огнем спешенных бельгийских кавалеристов под командованием генерала де Витта у моста в районе Элена, Используя своих конников и другие пехотные части, де Витт повторил успех генерала Моргана в Теннесси. С 6 утра до 8 вечера дружные винтовочные залпы его солдат сдерживали непрерывные сабельные атаки германских кавалеристов. Поле боя усеяли трупы улан из отборных эскадронов фон Марвица. В конце дня остатки кавалерийского отряда отошли. Славная победа, которую счастливые корреспонденты называли решающей битвой войны, вызвала у бельгийских генералов и их французских коллег прилив энтузиазма: они уже видели себя в Берлине. Полковник Адельберт информировал главный штаб о том, что «отступление германской кавалерии следует считать окончательным. По-видимому, немцы отложили или даже отказались от намерения наступать через центральную часть Бельгии».
Этот оптимизм казался оправданным ввиду продолжающегося сопротивления фортов вокруг Льежа. Каждое утро заголовки бельгийских газет с триумфом возвещали: «Форты будут держаться вечно!» 12 августа, в день битвы под Эленом, прибыли германские осадные орудия, чтобы покончить с этим хвастовством.
Льеж был отрезан от окружающего мира, и, когда огромные черные пушки привезли на его окраины и установили неподалеку от фортов, единственными свидетелями этого зрелища были лишь местные жители. Один из них сравнил эти монстры с «обожравшимися слизнями». Сидящие на корточках чудища имели бочкообразные стволы, утолщенные цилиндрами амортизаторов, уродовавших их спины, подобно опухолевым наростам. Орудия стояли, обратив свои пасти к небу. К вечеру 12 августа одно из них было приведено в боевую готовность и нацелено на форт Понтисс. Артиллеристы, закрыв глаза, уши и рты специальными повязками, растянулись на земле, приготовившись к выстрелу, который производился электрически с расстояния 300 метров. В 6.30 вечера Льеж содрогнулся от грохота. Снаряд, описав дугу, поднялся на высоту 1200 метров и через 60 секунд достиг цели. Над фортом поднялось коническое облако пыли, дыма и обломков. К этому времени к Льежу уже доставили 305-миллиметровые орудия «Шкода», которые начали обстрел других фортов. За стрельбой с церковных колоколен и аэростатов наблюдали корректировщики. Защитники фортов слышали душераздирающий вой снарядов, чувствовали, как с каждым выстрелом они ложились все ближе и ближе. Наконец благодаря усилиям корректировщиков снаряды стали с оглушительным грохотом рваться прямо над головой, пробивая бетонные перекрытия. Снова и снова падали снаряды, разрывая людей на куски, удушая их едким пороховым дымом. Рушились потолки и галереи; огонь, дым и оглушительный грохот наполнили казематы, солдаты доходили до «истерики, обезумев от ужасного чувства ожидания следующего выстрела».